Звездопад

Он ясно сознавал, что ссора могла вспыхнуть в любую минуту, и никто не знает, чем она кончится, если за столом Джаба Хибрадзе. К тому же после вчерашнего «возлияния» он был не в духе, а утром ни свет ни заря ему предстояло заехать в редакцию, а оттуда на строительство электростанции — перехватить, наконец, главного инженера.

— Раз ты передумал, возьми и меня с собой.

Гено решил, что Мака опять шутит, ибо оставить сейчас дом с гостями, да в ожидании новых гостей на попечение растерянной старухи Ольги и сумасбродного Бичико было невозможно.

— Я не узнаю тебя.

— Я знаю, что без меня им не обойтись, и все же возьми меня с собой!

— Ну, если тебе невмоготу… — Гено развел руками и засмеялся.

«Он сомневается в моей искренности», — с удивлением подумала Мака и вышла в комнату, где Марго, стоя между своими близнецами, в который раз рассказывала сонной свекрови подробности свадьбы. С веранды опять послышался громкий, возбужденный говор, но Мака не обратила внимания. Вскоре все поднялись из-за стола. Когда Мака выглянула, Джаба и Гено шли к машине: Джаба колотил себя кулаком в грудь, а капитан милиции уже сидел рядом с шофером и нетерпеливо озирался.

Разумеется, Гено хотел бы, чтобы Мака поехала вместе с ним, но это казалось невозможным, — в довершение всех домашних хлопот не сегодня-завтра выписывали из больницы Симона, а Мери была незнакома со свекром.

К тому же Тхавадзе мог вовсе не появиться. Стоило ли отчаиваться заранее?..

Вечером предыдущего дня Джумберу Тхавадзе позвонила Вардо — дочка тетушки Васаси и «между прочим» сообщила, что с субботы на воскресенье братья Хибрадзе собираются в Ианиси. Для Джумбера это не было новостью: не могли братья не проведать единственную сестру, скоропалительно вышедшую замуж.

На завод к Тхавадзе приехали гости из Тбилиси. Передоверить их заместителю или главному технологу было невозможно. К тому же во время подобных визитов приходится думать не только о приехавших — в районе много «деятелей», которые, прослышав, что директор винного завода без них чествовал тбилисских гостей, смертельно обидятся.

Поздно ночью Тхавадзе удалось спровадить начальство. Явиться среди ночи в дом к Лежава нельзя было ни под каким предлогом, но он чувствовал — Мака приехала, она здесь. И зная, что теперь не найдет покоя, что сон не коснется его, он вернулся к оставшимся за столом.

На рассвете он подъехал к своему дому и, не надеясь без осложнений завести машину в гараж, оставил ее у ворот.

Вошел в дом. Не включая света, сел у окна, оперся о подоконник, глядя в темноту. На открытом балконе соседнего дома горела электрическая лампочка. Она выглядывала из листвы деревьев, когда ветер шевелил ее. Далекие мерцающие звезды на небосклоне казались бесконечным желтоватым пунктиром.

«Если б я не был пьян, я бы пошел, но я пьян и никуда не пойду. Я же знаю, что не пойду, — говорил он себе. В опьянении это трезвое решение не покидало его. — С попойки всегда возвращайся домой, тогда и на трезвую голову не оступишься. Ты директор винного завода. В твоих устах… хм, в твоей глотке у вина особый запах…»

Рано утром Тхавадзе заснул, сидя на стуле.

Солнце стояло высоко, когда он раскрыл глаза. Вскочил. «Хорошо, что мать не разбудила меня». Прошелся по комнате. Распахнул окно. Во всем теле чувствовалась тяжесть.

«Еще нет десяти. Рано…»

Он прилег на диван и уставился в потолок. Мысли его были смутны, разрознены.

«Я ничего не сделал… Ничего не добился, ничего особенного… Кто я? Несчастный виноделишка, и все. Это может удивить только меня да мою мамашу, потому что, когда я вкалывал на железной дороге, у меня задубели ладони от кирки и от солнца рассыхались мозги. Она тоже не узнала меня. Она и этого не ожидала. Со дня отъезда так ни разу и не вспомнила… Какое-то проклятие висит надо мной! За столько лет ни разу, ни одного мгновения я не думал ни о ком, кроме нее, и хоть бы раз спросила, жив ли я, поинтересовалась бы — жив или подох… На что я надеялся? Она забыла чумного Джумбера школьных лет, которого видеть не могла, но за какие заслуги полюбить ей теперешнего Тхавадзе? Что я еще сделал для нее? Чуть не погубил ее брата, только бы вынудить ее прийти ко мне и попросить помощи. Да, я хотел, чтобы она поняла, что нуждается во мне. Я хотел этого и ни перед чем не останавливался. Но она раскусила меня. Я не мог иначе напомнить ей о себе. Я знал, что делал и на что шел, просто у меня не оставалось другого выхода. Если она должна забыть меня, то лучше пусть ненавидит, пусть ненавидит и клянет — но помнит!»