Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

«Что-то она собирается сказать», — подумал Гено и, бросив на табурет сложенную вдвое газету, сел.

— Может быть, Марго вчера приходила? — спросил он.

Мать подняла голову и взглянула в лицо сыну.

— Приходила.

— Ну и что?

— Обрадовалась, что не застала вас.

— Но я, мама, еще не записывался в сваты. Я совсем по другому поводу ездил туда, — поспешно сказал Гено.

— Конечно, сынок, но могло же к слову прийтись. Вы бы и поговорили…

— О чем можно говорить при больном?

— Он убьет Марго, ее муж! Это изверг, а не человек! Ты же знаешь, какой он. Никого не пощадит — головорез настоящий!

— Нас они ни о чем не спрашивали. А теперь, когда дело сделано, разбитые горшки предлагают склеить.

— О чем же было спрашивать? Парню Мери нравилась, к тому же он брат твоей жены. А ты же знаешь, как они относятся к Маке, прямо боготворят.

— При чем тут Мака?

— Брат он ее, вот при чем!

— Брат. Но Мака есть Мака, а ее брат дурень, оболтус и пошляк.

— Никакой он не дурень. Ты это брось.

— Да говорю я тебе…

— Ничего, поумнеет. Молод еще, остепенится.

— Вот когда остепенится, тогда и женится, если захочет.

Гено встал.

— И, пожалуйста, мама, больше не говори об этом ни со мной, ни с Макой. Мы ничего не знаем.

— Послушай, сынок… Марго то же самое говорит — не дело из-за этого Гено с Макой беспокоить, но… — Она наклонилась к камину, подсыпала щипцами жарких угольков на глиняные сковородки и проговорила: — Совсем плохи дела.

Гено тут же припомнил вчерашний разговор с женой. «Может быть, она все знает и скрывает от меня? Хочет обелить братца в моих глазах?»

— А что случилось? — громко спросил он.

— Время не терпит, сынок… Только не хочу, чтобы Мака от меня об этом узнала: кто меня спрашивает! Теперь со старшими не считаются.

— Беременна Мери, что ли?

— Марго говорит, что да. Умоляла не передавать тебе, чтобы Мака ненароком не узнала. Но жаль девчонку до слез. А я, как сыну, тебе скажу: ради бога, ради всех святых поторопите вы это дело, допускать не надо было, но теперь уж ничего не попишешь…

— Да, дела… — пробормотал Гено и вышел из дому.

В редакции еще не было ни души, и он сразу же заказал разговор с Ианиси. Пожалуй, он не предполагал, что так рано Симон уже в больнице, но ему не терпелось. Его соединили с дежурным врачом. Потом, когда Мака сама позвонила ему, он не стал говорить с ней о брате, а сказал только, что ребенок не спит и не ест, а бабка волнуется.

«Ублюдок», — твердил он целый день, вспоминая о Бичико, и это слово так привязалось к нему, что ему стоило усилий, разговаривая с кем-либо, не сболтнуть его случайно.

В перерыв он выскочил из редакции, взял такси и съездил домой. Гоча играл с дочкой Авксентия — Цабу. Это немного успокоило Гено, но мысли о Маке не оставляли его ни на минуту. «Только бы отец ее немного оправился, только бы отец не был так плох. А с этим ублюдком будь что будет — негодяев не стоит жалеть. Но Мака?.. Это ей урок — нечего защищать такого братца…»

На обратном пути, когда показалось невзрачное, покосившееся здание редакции с типографией в полуподвале, он вдруг вспомнил: «Да… что это еще за Тхавадзе там объявился? Откуда он знает Маку, и что за дружба связывает его с Бичико?..»

Вечером, в начале одиннадцатого, в палату тихонько вошел Бичико. Он принес какой-то сверток, положил его на шкафчик возле койки больного, а сам остановился, виновато озираясь.

«Что это с ним? — Мака с удивлением наблюдала за братом. — Работа Джумбера? Ну, раз пришел, может быть, останется на ночь, а я съезжу домой и утром вернусь».

— Что говорят докторишки? — спросил Бичико.

Пожилой больной, закинул голову, глянул на него и почмокал губами. Молодому днем сделали операцию, и теперь ему было не до разговоров. Возможно, он и соглашался с Бичико и тоже невысоко ставил местных врачей, — в таком случае он соглашался с ним в душе.

— Отложили на завтра, — сказала Мака, не глядя на брата.

— Кто будет оперировать?

— Я не знаю этого врача.

— Но есть же у него фамилия?

— Хиджакадзе.

— А-а, это Джумбер его уговорил.

— При чем тут Джумбер? Он врач этой больницы. Не тбилисская знаменитость.

— Много ты понимаешь!

— И не хочу понимать, — Мака взглянула на спящего больного и, понизив голос, прибавила: — Ты должен сегодня остаться!

— Где?

— Здесь, вот в этой палате. Если отец спросит, где я, скажи — пусть не волнуется, я скоро вернусь. Мне надо съездить за Гочей. Утром сменю тебя.

— На чем собираешься ехать-то?

Мака не хотела затягивать разговора с братом:

— На чем люди ездят?

— Поезд завтра утром будет там, а не здесь. До половины третьего через Ианиси ни один поезд не пройдет.

— Проклятие! — в сердцах вырвалось у Маки. — А ростовский?

— Ростовский здесь не останавливается.

— Что же делать? Мальчишка опять не будет спать. Где ты пропадал до сих пор? Я бы на автобус успела.

— Если его завтра оперируют, ты и без меня могла уехать, чего ты, собственно, ждала?