Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Где-то за горами опять взлетела ракета. На этот раз ребята не видели, какого она была цвета.

Когда восток едва заметно посветлел, Вахо вспомнил, что Сиош должен был сбросить вниз с тропинки свой карабин. Вернулись немного назад. Хотели спуститься по скале, но в ущелье еще было темно.

Только камни и бугры скал выступали из мрака. Вахо полз вниз с тропинки. Он сел верхом на торчащий из скалы выступ и пополз было дальше, ногой нашаривая опору, как вдруг громко вскрикнул.

— В чем дело? — Тутар прямо с тропинки спрыгнул к нему.

Под выступом скалы лежал человек.

— Сиош!

Разбитый и окровавленный Сиош не подавал признаков жизни.

Вахо выбрался наверх. Уже настолько рассвело, что можно было разглядеть тропинку. Он побежал к коням. Жеребец стоял у края тропинки и, нервно прядая раненым ухом, слизывал стекающую по скале воду.

Вахо с разбегу вскочил на него и помчался назад.

— Тутар!

— Кажется он еще жив! — донеслось в ответ.

Вахо разрезал конец уздечки, надвязал, надбавил свой ремень и сбросил вниз. Тутар обмотал раненого вокруг пояса. Вахо прикрикнул на жеребца. Жеребец отступил, попятился, натягивая уздечку; Вахо и сам что было сил потянул ее.

Умирающего кое-как подняли на тропинку, привязали к седлу и повезли.

Глава четвертая

Еще не затих цокот подков умчавшихся коней, как немцы сорвали с женщин бурки и на секунду осветили их фонарем.

Таджи отвернулась от яркого луча.

— Сама свежесть! — негромко проговорил один из немцев.

— Наверное, злая, Ганс. Что скажешь? — послышался певучий голос.

— Живее! — командовал кто-то из темноты; он не кричал, а как-то странно сипел. — Живее, связать их! Живее! — можно было подумать, что этот человек, наголодавшись, положил в рот горячую картошку, и не может ни проглотить ее, ни выплюнуть.

— Зачем их связывать… — спокойно проговорил тот, что держал фонарь.

— Ганс Штуте!

— Не стоит терять время! — Ганс осветил фонарем вторую пленницу, — ого!.. — невольно вырвалось у него.

— Мы угодили в удивительную страну, Ганс!

Бледная, как полотно, Гуца неподвижно сидела в седле.

— Хотел бы я знать, куда направлялись эти женщины ночью, когда нашему немецкому черту не пройти здесь среди бела дня, — раздался опять певучий голос.

— Наши женщины заткнут за пояс любых чертей, а как обстоит дело здесь, я не знаю…

— Безоружные? — донеслось опять из укрытия.

Тот, что держал фонарь, посветил на руки Гуце, некоторое время смотрел на ее дрожащие пальцы и погасил свет.

— В жизни не держали оружия.

— Все равно связать!

— Зачем их связывать, Ганс? — раздался тот же певучий голос.

— Не стоит терять время, — повторил свое соображение Штуте.

— А ведь и в самом деле женщины! — из темноты приблизился третий силуэт.

— Давайте стащим их — пусть пешком идут, а на лошадей навьючим оружие.

— Что они скажут, Карл, когда ты получишь здесь поместья? Скажут, что немецкий барон невежлив и не почтителен с женщинами.

Карл расхохотался, а переведя дух, сказал:

— Кому нужны здешние поместья?

— По-русски говорят? — спросил опять тот, с картошкой во рту: он все еще не покидал укрытия.

— Чертовки, русский знайт? — спросил Карл по-русски.

Обе молчали.

— Ничего они не знают.

Карл посветил в лицо пленницам и сказал Гансу:

— Пусть признаются, не то мигом в пропасть полетят.

Ганс заметил, что при этих словах одна из женщин вздрогнула. Но когда то же самое повторили по-русски, она и бровью не повела.

— По-русски не говорят, — махнул рукой Карл.

— Не говорят, потому что они местные. Но ведь нам нужны были как раз местные. — Заметил опять певучий голос.

— Ведите их! — был приказ.

— Дорогу! — крякнул Штуте, — дорогу! — и тропинку опять на мгновение осветил луч фонарика. — Даниэль, бери лошадей под узду!

Незнакомый запах мундиров и оружейного масла возбудил коней. Они заартачились было, потом рванулись, но дорогу им преградил невысокий молчаливый солдат и, спотыкаясь, повел под узду по тропинке.

— Бегом! Живее, пока не поздно! — послышалось за спиной, когда солдаты и пленные миновали укрытие командира.

— Зачем мы их ведем, если они не знают по-русски, — проворчал Карл, — лучше навьючили бы лошадей! Разве по этим дорогам можно ходить, да еще ночью!

— Пройдешь! — обернулся к нему Ганс, — сзади унтер-офицер подгоняет.

Немцы, спотыкаясь и чертыхаясь, карабкались по тропинке, хватались друг за друга; из-под ног у них то и дело скатывались камни, но опасаясь, что беглецы, успевшие развернуть коней, наведут на их след своих, шли довольно быстро.

Штуте передал фонарь идущему впереди Даниэлю, а сам взял под узду одного из коней. Было видно, что ему не впервой ходить по горным тропам.

За ним кое-как тащился солдат с певучим детским голосом, которому Ганс то и дело протягивал руку.

— Ганс, здесь война не война! — запыхавшись, заметил он, когда одолели особенно крутой подъем.

— Клаус, ты забываешь, что сзади — унтер, — наставительным тоном сказал Штуте.

— Шнайдер не посмеет сказать тебе ни слова. Без тебя они, как без рук.

Гуца обернулась. Но в темноте разглядела только два черных силуэта, медленно бредущих в гору.