Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Из-за брезента никто не показывался, но Ганс буквально видел, как слепая ярость распирает пещеру, и еще раз крикнул:

— Не высовывать головы! Никого не пощажу, даже тебя, Даниэль! — и для убедительности опять выстрелил в воздух.

Подозрение могло пасть и на самого Ганса, но это после расправы над пленницами. Если же он спасет обреченных, подозрение будет считаться доказанным. Потом между двумя пещерами начнется вражда и капрала не пощадят, как не пощадили бы убийцу Вальтера.

Чтобы не высказать подозрение и утвердиться в нем, надо хоть немного успокоиться. Ганс подумал, что для этого лучше всего назначить время, определить срок, до которого надо сдерживаться — так легче будет справляться с негодованием.

— Это не сверху стреляли! — крикнул опять капрал. — Дайте время узнать, что случилось!

В Вальтера стреляли оттуда, откуда ранили обер-лейтенанта, но Штуте нужно было выиграть время, нужно было что-то сказать, чтобы там, во второй пещере, подумали, а не хватались за автоматы. Если б из второй отозвались, было бы лучше. Но там молчали.

— Пленные никуда не денутся. Слышите? Только сидеть спокойно. Если брезент шелохнется, я пускаю весь заряд!.. — потом, не оглядываясь, крикнул назад:

— Выйдете и спросите, что произошло?

Ганс был уверен, что Вальтера хитростью выманили из пещеры. Но он не был уверен, что в этом обмане замешаны пленницы.

Гибель Вальтера и для них была неожиданностью. Откуда знать женщинам, что такое война. А нынешняя война совсем не та, про какие пишут в книгах. В ней все перемешалось и сам черт не разберет, кто и когда вынет из тебя душу.

Таджи вышла из пещеры и испуганно покосилась на брезент.

— Иди, не бойся! — Штуте знал, что девушка поймет его.

Таджи вышла на середину площадки и крикнула:

— Эгей!

Никто не отозвался.

Она прошла дальше, посмотрела наверх и увидела Гуа и Вахо.

— Не мы стреляли, Таджи! — растерянно сказал Гуа.

— Почему вы его убили?

— Нет, Таджи, честное слово, нет! — замахал руками Сахо.

— Ну, почему, почему?!

— Щадить-то их нечего, но мы не стреляли. Верно говорю.

— Кто же?

— Не знаю! — Гуа хлопнул ладонью по лбу. — Сам ничего не пойму!

— А где Тутар?

— Пошел туда, откуда стреляли. Узнаем, кто там объявился.

— А нам как быть?

Ребята втянули головы в плечи.

— Но я же говорю, что не мы стреляли! Слышишь, что ли? — Вахо в сердцах хватил кулаком по камню.

— Передай им, что мы все выясним. Только вас пусть не трогают, не то конец им!..

— Кто нам поверит, Вахо?

— Ты скажи, а если не поверят, вот!.. — Вахо выхватил из хурджина[7] гранату. — Иди, иди, не бойся. Без страха говори. Это они в плену, а не вы.

Таджи вернулась в пещеру и подбежала к Гуце.

Глава шестая

Наступила ночь. В щели над брезентом, на темном небе загорелись звезды.

Голод, жажду, страх, озлобление — все окутал мрак. Он разъединил людей, оставил каждого наедине с собой, как в водоворот втянул в мутный и беспорядочный внутренний мир.

…Черная туча закрыла звезды. Мрак сделался непроницаемым. Только привычные к темноте глаза могли разглядеть светлое пятнышко возле ранца Даниэля. То была восьмая — пустая доля листка, поделенного для жеребьевки.

Даниэль собственноручно вывел на одном из них «идти», и это оказалось смертным приговором.

На все воля божья, но не должен был господь писать приговор рукой Даниэля.

Даниэль все проделал честно. И не ему выпало «идти», видно сжалился господь над его дочерьми… Так зачем при несказанной своей доброте заставил он Даниэля написать приговор, написать тем самым огрызком карандаша, которым он пишет письма дочерям?

Верно, опять испытывает его всевышний. Велик господь, велик. Так неужели он не знает душу раба своего?

Люди испытывают друг друга, потому что в чужое сердце не заглянешь, а человек многолик и коварен. Но господь всевидящ… Наверное, он хочет забрать Даниэля в рай и потому шлет на муку. Столько мук!..

Ты бог, ты все можешь! Сегодня заставишь написать «идти», а завтра дашь в руки ружье, дабы пристрелил он лежащего рядом. А потом спросишь:

— Ты убил, Даниэль?

Боже милостивый, сделай одолжение — хватит его испытывать. Ты знаешь, что Даниэль терпелив, как Иов, но…

Даниэль прижал руку к губам: «Господи, помилуй»…

Все в мире подлунном подвластно тебе, так зачем же, если Вальтеру все равно суждено было погибнуть, зачем ты рукой Даниэля написал приговор? А еще твердишь — «Не убий!»

Да какой же он убийца, бедняга Даниэль: копался человек в своей землице, без жалоб тащил тяжелое ярмо… Все равно тебя не обманешь, господи, так, если хочешь знать правду, вот она: не трогал бы ты его, оставил бы в развалюхе-халупе с женой и детьми…

Такая его судьба?

А кто определил ему судьбу?

Не ты?

Кто же решает человеческие судьбы?

Даниэль перекрестился, испуганно оглядываясь: уж не сатана ли влез в пещеру: «Избави нас от лукавого…»