Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Через некоторое время на завод неожиданно явился заместитель председателя исполкома — пожелал осмотреть.

Со времени вступления Тхавадзе в должность не прошло и трех недель, но «зам» ушел восхищенный, удивленный, пораженный тем, как сумел новый директор за три недели преобразить предприятие и образцово поставить дело. Директор в эти дни и в самом деле старался, как мог, но дела обстояли далеко не образцово. Не исключено, что и заместитель председателя заметил это, но синеокая Цуцуния была так очаровательна!..

Тхавадзе часто видели на машине в городе и за городом, ночью и днем, трезвым и пьяным, но нигде ни разу — с секретаршей.

Кто-то сказал:

— Да она ему родственницей приходится.

Его поправили:

— Никакая она не родственница. Просто Джумбер не такой человек…

К исходу месяца «мимоездом» зашел на завод начальник треста. С ним было районное руководство. После их визита некоторым работникам повысили зарплату, а однорукому сторожу, отцу многочисленного семейства, выделили приличное единовременное пособие. Весной во дворе завода прямо от ворот высадили газон и разбили чудесный сквер. В перерыве рабочие выходили из цехов, и, глядя на Цуцунию (она сидела под деревом на голубой скамейке, заложив ногу за ногу и, конечно, в короткой юбке), даже самые уставшие чувствовали себя в раю, где архангелом — Джумбер Тхавадзе.

Джумбера буквально не узнавали его старые друзья и знакомые: уж больно он переменился, совсем другой человек — общительный, внимательный, чуткий. У него появилось много новых друзей. Вино, оно как мед, — пчелы на него слетаются.

А очаровательная Цуцуния так и осталась неразгаданной загадкой, тем самым даруя каждому призрачную надежду: быть может, именно ему суждено отдохнуть в тени ее ресниц.

В один прекрасный день на заводе освободилось место по снабжению (прежнего работника перевели в район), и вскоре на этом месте увидели небезызвестного в городке Бичико Лежава. Такое назначение далеко не всем пришлось по душе, но смолчали: новому директору доверяли — доверились и на этот раз. Те, которые знали Лежава получше, махнули рукой на синеокую Цуцунию — дело пропащее, если добром не выйдет, силой возьмет.

Однако все осталось по-старому: старший снабженец Бичико Лежава, как и все прочие, глотал слюнки и колотил себя кулаком в грудь.

Непонятно было вот что — почему Тхавадзе, этот уважаемый в районе, деловой человек, и Бичико Лежава, жуир, бездельник и сорвиголова, не расстаются даже после работы и дни и ночи проводят вместе.

Кто-то вспомнил, что давно, лет десять назад, Джумбер Тхавадзе сходил с ума по сестре Бичико — Маке Лежава, и верно, эта дружба с братом — последние отблески той любви, что-то вроде нераскрывшегося родственного чувства. Люди, знавшие эту подробность, знали и то, что Мака, одна из лучших ианисских невест, четыре года назад вышла замуж и теперь жила в соседнем районе с мужем, маленьким сыном и свекровью, и в конце концов решили, что Джумбер бескорыстно хочет наставить Бичи на путь истинный, и да поможет ему бог…

…В этот день, вернувшись на завод, Тхавадзе отослал Бичико в гараж вымыть и вычистить машину, Цуцунии приказал никого к нему не впускать, заперся в кабинете и упал на диван, лицом в кожаные подушки.

Трудно было представить себе, как он любил эту женщину! Не женщину, а школьницу, которую когда-то избрал бездомный, неустроенный мальчишка, избрал и затвердил в своем сердце настолько жестоко и упрямо, что если б даже он прожил десять жизней вместо одной, он не отлюбил бы своего. Безотцовщина и постоянные наставления матери: смотри, чтоб никто не надул тебя; смотри, чтоб никто не обидел тебя; разбейся в кровь, но не позволяй смотреть на себя свысока; нужда и голод; постоянные неутихающие пересуды о матери — она же любовница этого бухгалтера с румяной рожей; красная зудящая язва под подбородком, от которой он много лет не мог излечиться; насмешки ровесников — эй, чесоточный; бесконечные кровавые драки, драки и скандалы — вся сила, все упрямство и неуступчивость, которую выпестовали, накопили, втемяшили в него эти испытания, — все соединилось в любви к этой женщине. В любви, которая одарила его новыми бедами, неслыханными и непережитыми оскорблениями, обидами и горем, в которой он вкусил незнаемую раньше безнадежность и неведомый прежде голод. В день, когда, возвращаясь из школы, он, как шелудивая собака, бежал за Макой, а она, проходя вдоль оврага, обращала на него меньше внимания, чем на лягушек в тинистой жиже, в такой день он не мог уснуть, не избив кого-нибудь, или если его самого не избивали. В конце концов, так и не посмев сказать Маке ни слова, он и ее стал бить книгами и тетрадями по голове, но для него самого это было настолько мучительно, настолько невыносимо, что, как только девушка скрывалась из виду, он почти без чувств падал под ивами.