Звездопад. В плену у пленников. Жила-была женщина

Острый глаз Отии Иоселиани легко улавливает самые тончайшие нюансы. И дело тут не в одном мастерстве. Только таланту дано схватывать единственные и неповторимые детали в их логическом единстве. Однако иной раз писатель не хочет отказаться от одной из двух деталей, лежащих в одной плоскости и в общем равнозначных по своей функции, если каждая из них его по-своему привлекает. Возьмем для примера два эпизода. В одном из них маленький Заза исподтишка уворовывает сыр; в другом Тухия убивает свою собачонку, осмелившуюся стянуть в голодные дни кукурузную лепешку. И в одном и в другом случае писатель показывает нам страшную власть голода, который принесла с собой война. Однако эпизод с убийством собаки настолько сильнее, настолько больше впечатляет, что писателю, пожалуй, вовсе бы следовало отказаться от главы «Вор сыра» (так называется глава, где рассказано о том, как мальчуган Заза своровал сыр и, запрятавшись подальше от людских глаз, потихоньку его умял). Но главное, разумеется, не в этом. Главное в том, что и в одном, и в другом эпизодах предельно напряженное писательское зрение проникает до самых глубин, до самой сути явления:

«— Убью, Толия!..

Не успела она надкусить мчади, как Тухия подбежал к арбе, схватил валявшийся тут же секач, с разбегу поддел собаку ногой, и когда та с лепешкой в зубах вылезла из-под арбы, с такой силой хватил ее по голове, что рассек череп, как головку сыра.

Мы подбежали, но было поздно. Обе половины собачьей головы умирали в отдельности. Но обе, жмурясь в последний раз, не отрывали глаз от недоеденной лепешки!..»

Это «казалось» оборачивается точнейшей истиной, когда прочитываешь таящие в себе предельную силу убедительности слова: «Но обе, жмурясь в последний раз, не отрывали глаз от недоеденной лепешки». Вот она где — война!

Да, война по-своему преображает окружающий мир, меняет весь жизненный настрой, на все накладывает свои тени. И это потому, что мы иначе начинаем смотреть на вещи, что у нас меняется угол зрения. Подавленная гнетущей тяжестью, душа наша погружается во мрак, и глаза, лишенные источника внутреннего света, воспринимают мир в каком-то новом обличии.

В романе есть одна очень точная деталь, которую, впрочем, можно сразу и не приметить. А между тем деталь эта несет такую смысловую нагрузку, что на ней стоит остановиться особо.