Звездоплаватели (авторский сборник)

Ван дер Хевен в своих исследованиях не упустил, кажется, ничего, но сенсаций больше не произошло. Изучение мышечной системы не дало ничего достойного внимания, за исключением крайней худобы, а обнаруженные в строении слухового аппарата и кожного покрова незначительные особенности признаны несущественными. Кроме того, доктор подверг тщательному изучению мои черные с фиолетовы отливом волосы, тонкие, как паутина, и с огорчением признался:

— Волосы как волосы…

Любимым шутливым присловьем стало выражение "что ж, вскрытие покажет". Его применяли в том случае, если исследования заходили в тупик. Но подобное случалось не часто. Я быстро овладел стенографией, введя несколько собственных обозначений, а Ван дер Хевен изобрел звуковоспроизводящее приспособление к диктофону, так что мы теперь могли свободно вести беседу, не дожидаясь расшифровки стенограмм или магнитных записей. Воодушевленный этим, доктор привлек к работе известного специалиста по радиоаппаратуре, и тот сконструировал портативное устройство, умещавшееся в кармане: теперь я мог общаться с любым человеком и вне лаборатории.

Первые недели Ван дер Хевен никак не мог освободиться от подозрений, что я его мистифицирую, или что мои способности связаны с нарушением мозговой деятельности. Но как только оба эти предположения отпали, между мной и доктором установилось полное доверие.

В результате исследования моего зрения Ван дер Хевен составил перечень материалов, классифицировав их как "прозрачные", "полупрозрачные" и "непрозрачные". К первой категории он отнес листву, деревья, облака, ко второй — воду и стекло, к третьей — камни, металлы. Но третья и вторая категории не имели четких границ, поскольку относительная прозрачность, так же как и цвет, зависели от толщины того или иного предмета. Больше всего доктору нравилась моя способность видеть сквозь облака и созерцать звезды даже в ненастную ночь. Это с головой выдавало в нем романтика, хотя для остальных он оставался истинным прагматиком.

Когда эксперименты со зрением уже казались близкими к завершению, я заговорил с Ван дер Хевеном о том, что у меня имеются проблемы с цветовой гаммой вообще. Эксперименты подтвердили, что лучше всего я воспринимаю оттенки фиолетового цвета, что явилось для доктора очередным открытием.

— Подобное восприятие цвета только подтверждает необычную — "убыстренную", если можно так сказать — организацию вашего организма! — восклицал он.

Я еще слишком мало знал, чтобы понять, как обследование одиночного объекта, каким являлся я, Карл Ундерет, может привести к широким обобщениям. Во всяком случае, результаты длительного и кропотливого изучения позволили Ван дер Хевену совершить многочисленные открытия в различных областях человеческих знаний, дали ему ключ к пониманию неразгаданных явлений магнетизма, реакций соединения химических элементов, диэлектрической проницаемости и помогли разработать новые понятия в физиологии. Нетрудно себе представить, что дает талантливому ученому знание того, какие оттенки приобретает металл под воздействием на него давления, электрического тока или температуры; как отличаются по цвету даже самые малые объемы практически бесцветных газов; какую богатейшую гамму оттенков содержит ультрафиолетовая часть спектра, которая обычным людям кажется черной; наконец, как листва, кора деревьев или кожный покров человека меняют окраску каждый день, каждый час, каждую минуту. Занятия со мной давали доктору ни с чем не сравнимое наслаждение открывать нечто новое для науки не путем сложных умозаключений, а опираясь на фактический материал. Так продолжалось целый год, и за все это время я ни разу не проговорился Ван дер Хевену о пластунах, боясь оборвать ту нить доверия, которая уже связывала нас. Прежде чем решиться на последнее признание, я хотел твердо знать, что былые подозрения не возродятся.

9

Однажды осенью мы с Ван дер Хевеном гуляли по саду. Всю последнюю неделю погода стояла теплая, но синеву неба постоянно заслоняли плотные облака. Доктор, в очередной раз хмуро взглянув на серую пелену, задумчиво произнес:

— Насколько выиграли бы люди, если бы могли постоянно видеть солнце и небо, как вы…

— Но я вижу не только небо, — откликнулся я, воспользовавшись подходящим моментом.

— Ну да, ваше видение мира совсем иное, — согласился Ван дер Хевен.

Собравшись с силами, я выпалил:

— Нет! Я имею в виду совсем иной мир! Я утаил самое главное, из-за чего и пришел в Амстердам.

Он остолбенел и изумленно уставился на меня.

— Да, именно самое главное, — упавшим голосом повторил я.

— Давайте-ка сядем и потолкуем, — оправившись от неожиданного признания, предложил Ван дер Хевен.

Мы вернулись к дому и присели за небольшой мраморный стол, где в погожие дни любила чаевничать семья доктора.

— Выкладывайте, Карл, — строго проговорил он.

Глубоко вздохнув, я сказал:

— Я не хотел своей скрытностью обидеть вас. Мне просто было страшно, что вы не поверите мне.

Как я надеялся, что он ощутит всю искренность моих слов! Но диктофон гасил эмоциональную окраску речи, а затянутые пленкой глаза не могли передать чувства.