Наступила долгая томительная пауза. Она смотрела Мейралю прямо в глаза. Их сердца учащенно бились.
И вдруг она заговорила опять, ее нежный голосок звучал как-то робко, приглушенно, речь казалась порывистой:
— А еще я знаю, почему вы пришли сюда.
— Сабина! — Жорж внутренне вздрогнул. — Я смирился со своей участью. Сжальтесь надо мной, не дарите мне напрасных надежд: пробуждение окажется слишком тяжелым!
Она колебалась лишь долю секунды, затем собралась с силами и сказала:
— Я вверяю себя вашим заботам.
— Ах! — радостно воскликнул Мейраль, но тут же тень сомнения омрачила его лицо. — Не заставляйте меня вновь строить планы, если вы не любите меня…
Молодая женщина улыбнулась ему в ответ очаровательной лукавой улыбкой. Жорж глубоко вздохнул, склонился к ее лицу и произнес надтреснутым от волнения голосом:
— Так это правда? Вы не обманываете себя… это не из жалости ко мне? Мне не нужна жалость, Сабина.
Спокойная, она взяла его за руку и тихо сказала:
— Мне кажется, я буду счастлива!
Внезапно все прошлое словно скрыла густая пелена, а настоящее и будущее, и вся жизнь — все заключалось теперь для него в этих кратких мгновениях счастья. И когда тонкая пушистая прядь светлых волос коснулась его щеки, Мейраль понял, что судьба его решена.
Жозеф Анри Рони-старший
Звездоплаватели
(перевод К. Фенлар)
* * *
В космическом безмолвии звезды кажутся однообразными блестящими точками. В замкнутом пространстве корабля мы живем почти как в тюрьме, хотя, когда нет никаких неисправностей, мы можем просто отдыхать. На нашем скитальце все предусмотрено, до самого прилета приборы и механизмы всю работу делают сами, мы же занимаемся только наблюдением и корректировками. Мы живем, будто связанные с машинами. Для отдыха у нас есть книги, музыкальные инструменты. Скучноватая, пуританская жизнь. Но мы не отчаиваемся, несмотря на долгое ожидание, нас подбадривает ощущение авантюрности нашего похода, да надежда на необыкновенные приключения. Мы продвигаемся в пространстве с огромной скоростью, почти ничем себя не выдавая, нет даже вибрации. Снаружи мы, наверное, кажемся летящим метеором, вся наша техника, двигатели, преобразователи, генераторы работают бесшумно. Также пуля, пущенная в межзвездном пространстве, ни единым звуком не выдаст себя…
Автоматы увеличили содержания кислорода в воздухе, для улучшения аппетита и поднятия настроения. Смотрю на обоих своих товарищей с необыкновенной нежностью: в этой бескрайней пустыне, где на миллионы парсеков ни одной живой души, они стали мне ближе, чем родные братья.
Антуан Лург. Когда на него смотришь, начинает казаться, что он даже в детстве был таким же насупленным как сейчас, но под суровым обликом прячется веселый и незлобивый нрав. Иногда, бывает совершенно неожиданно, на него нападает безудержная веселость, и он смеется и радуется, всем своим видом напоминая игривого жеребенка. Хотя Лург очень высок ростом, походка у него плавная, чуть враскачку. Черные, как смоль, волосы покрывают грубо высеченную продолговатую голову, обрамляя лицо с чертами типичного скандинава. Глаза похожи на два уголька, а подбородок напоминает почерневшую пеньковую трубку. Очень противоречивые черты. Слова его всегда точны, и он ничего не говорит, хорошенько не обдумав. Математик.
Жан Каваль. Рыжий, лохматый, похожий на лиса. Даже волосы его напоминают лисью шерсть. Ясными звездами сияют серо-зеленые глаза. Лицо белое, похожее на деревенский сыр, покрытый розоватой пленкой. Широкий улыбчивый рот придает жизнерадостность всему его облику. Добрейшее существо, большой любитель уединиться с красками и кистями, всей душой ненавидит математику и физику. Но несмотря на это, он волшебным образом разбирается и в той и в другой и видит безмерно большие и малые величины, вопреки вражде с дифференциальным и интегральным исчислением, со скоростью молнии производя в уме сложнейшие расчеты. Он утверждает, что цифры встают перед ним огненными рунами.
А вот и я, Жак Лаверанд. Самый обыкновенный человек, интересующийся всем подряд, кавалер Единорога. Под внешностью южанина тщательно скрываю холодный темперамент. Вьющиеся локонами волосы, глаза и борода у меня черные, как антрацит, будто ваш покорный слуга вырос где-то в Мавритании. Примечателен также нос заправского пирата.
Мы все вместе учились в школе и нас постоянно задирали хулиганы, наверное, с тех самых пор мы друзья, хотя нас и связывают не столько пылкие чувства, сколько преданность друг другу. Наверное, уже в сотый раз Антуан начинает спор:
— Это не доказуемо, быть может, только Земля породила жизнь… И тогда, конечно…
— Конечно, и тогда Солнце, Луна и звезды, все создано исключительно для нее! — закипает Жан. — Чушь! Жизнь есть везде!
— Так оно и есть, — соглашаюсь с Жаном я, утвердительный взмахивая рукой.
Антуан с хмурой усмешкой изрекает: