Читаем Звёздотрясение (ЛП) полностью

Звёздотрясение (ЛП)

– Значит, это наша единственная надежда, – сказала Уме-Уми. – Я направляюсь к Лагерю Скорохода. Возьму летун, но не для полетов – это требует слишком много энергии. Я буду передвигаться у самой поверхности, где у гравитационных отталкивателей хватает массы, которую можно использовать в качестве точки опоры. В таком режиме я смогу пару раз облететь Яйцо, не потратив весь заряд аккумулятора. – Она помедлила. – Но такое применение достойно сожаления. У меня есть крутейшая игрушка, на которой можно летать в небе, а мне приходится использовать ее, как банальный короглайдер.

Оставив робота за ремонтом омолаживающей машины, Уме-Уми взлетела на небольшую высоту, поддерживая минимальный энергетический профиль, и направила корабль к восточному полюсу. Она летела над сияющей, желтовато-белой поверхностью Яйца, а внизу тянулись многие метры опустошенной коры.

Держась в стороне от разбросанных по коре останков Трамплинного Кольца, Уме-Уми опустилась на ровном пространстве у границ Восхождения Скорохода. Не найдя для своего летуна подходящих креплений, она позаботилась о том, чтобы рядом с кораблем не было никаких твердых предметов – на случай нового коротрясения. Прежде, чем покинуть летун, она связалась с парящей над восточным полюсом станцией и стала ждать ответа.

– Пожар случился в восточной секции, – сообщил Пристальный Сенсор. – Это старый район города у самого основания сверхпроводящего желоба, которым пользовались рабочие Космического Фонтана ПауКон. Вам достаточно отыскать восточно-западную дорогу и двигаться по ней в сторону гор.

В этот момент к разговору подключился еще один голос. Это была Гомановская Траектория.

– Вы должны защищать летун, чего бы это ни стоило, – предупредила ее адмирал. – Пожар могли устроить мародеры. Вы должны взять с собой оружие и отчитываться нам через каждый дотоборот.

– Оружия у меня нет, и одна только дорога к восточному району займет два дотоборота, – объяснила Уме-Уми. – К тому же один пожар – это еще не обязательно банда мародеров. Я доложу, когда прибуду на место.

Пробираясь по улицам опустевшего города, Уме-Уми начала испытывать легкое беспокойство. Они передвигалась без лишнего шума и часто останавливалась, чтобы прислушаться. Наконец, до нее донесся чей-то голос. Это был высокий тенор, принадлежавший подошве самца. Голос фальшивил, а его обладатель, похоже, был пьян. Пока Уме-Уми ползла по улице, пытаясь отследить его источник, ей удалось отгадать мелодию. Это была ее песня, «Очи мои стебельками обвей».

Она дошла до перекрестка и взглянула вдоль улицы. Пьяный, измаранный самец грузного вида слепо брел по городу, перебираясь с одной скользь-дорожки на другую. На месте его глаз виднелись лишь сочащиеся жидкостью язвы на концах обрубков, некогда бывших его стебельками. С покрытой волдырями шкуры свисали лоскуты кожи. В ужасе от его состояния, Уме-Уми неподвижно стояла посреди перекрестка, пока самец приближался к ней, петляя из стороны в сторону. Ее первой реакцией было отвращение. Но оно тут же сменилось жалостью, стоило ей осознать боль и страдания, через которые ему пришлось пройти ради простого выживания, пока она сама порхала по Яйцу на своем роскошном летуне. Он уже почти дошел до третьего куплета, и тогда Уме-Уми ненавязчиво вплела в его пение свой глубокий контральто.

– Другом мне будь и любовью моей. Сверху и снизу со мной будь ты рядом. Очи мои стебельками обвей.

Когда ее собственный голос стал громче, самец затих.

– Я, наверное, и правда схожу с ума! – вслух воскликнул он, выбрасывая на дорогу недопитый пакет дешевого мякотного сока.

– Нет. Это не так, – заверила его Уме-Уми, подползая ближе.

– Вот, значит, как выглядит смерть? – спросил он. – Всю свою жизнь я жаждал Уме-Уми. А теперь мне чудится, что она и правда здесь.

– Это действительно я, – ответил голос, который явно принадлежал Уме-Уми. – Та самая Уме-Уми, которой ты жаждал – я здесь, чтобы о тебе позаботиться. – Она встала рядом с Тяжелым Яйцом, нежно обвила тремя стебельками его израненные обрубки и отвела в больницу, которую заметила в нескольких кварталах отсюда. Они ползли бок-о-бок, и Уме-Уми пела ему песни.

В больнице она отчистила его шкуру, смазала волдыри, забинтовала обрубки глазных стебельков и наполнила его сумки добротной едой. А потом занялась с ним любовью.

Она сосредоточилась на туловище самца, стараясь не обращать внимание на сожженные глаза. Подошва Тяжелого Яйца массировала ее верховину с трепетным наслаждением, а его двенадцать глазных стебельков тем временем все плотнее и плотнее обивали стебельки Уме-Уми, пока два тела не соприкоснулись веко-к-веку. Из отверстий, открывшихся у основания его стебельков, излились капельки телесной жидкости, тут же упавшие в веки Уме-Уми, которые только и ждали этого момента. Их долгая, томительная жажда, наконец-то, была удовлетворена. Уме-Уми расслабилась под обмякшим Тяжелым Яйцом, а капельки тем временем начали свое путешествие по ее телу, направляясь к яйцевой оболочке.