Звезды Эгера

Тиноди поднял саблю со змеиной рукояткой и прочел:

Кто бесстрашен — тот силач,Кто силач — в бою горяч,А такой и победит,От него и смерть сбежит.

— И на моей сабле напишите то же самое! — сказал восхищенный Янчи Терек.

— Нет, нет, — ответил Тиноди, замотав головой, — тебе я сочиню другой стих.

С постели послышался голос Мекчеи:

— Дядюшка Шебек, на сабле Добо напишите так, чтобы там стояло и имя короля. Ну, знаете, как это говорится: за бога, за отчизну, за короля.

— Устарело! — отмахнулся Тиноди. — А с тех пор как немец носит венгерскую корону, совсем выходит из моды. Если Добо это хотел начертать на своей сабле, так взял бы ее с собой, да и велел бы кому-нибудь написать.

— Мне вспомнились слова, которые я слышал, когда был еще ребенком, — сказал Гергей, приложив палец ко лбу. — Вот их бы и написать.

— Какие же слова?

— «Главное — никогда не бояться».

Тиноди замотал головой.

— Мысль хорошая, да выражена нескладно. Стойте-ка…

Подперев рукой подбородок, он устремил взгляд куда-то в пространство. Все замолчали. Вдруг глаза его сверкнули.

— «Куда ты годишься, коли боишься!»

— Вот это хорошо! — воскликнул Гергей.

Тиноди обмакнул гусиное перо в деревянную чернильницу и написал на сабле девиз.

Ненадписанной оставалась только одна сабля — такая же, как и сабля Добо. Мекчеи подарил ее Гергею.

— А что ж мы на этой напишем? — спросил Тиноди. — Ладно ли будет так: «Гергей Борнемисса, скачи — не утомишься»?

Все засмеялись. Гергей замотал головой.

— Нет, мне нужны не стихи, а только два слова. В двух этих словах заключены все стихи и мысли. Напишите мне, дядюшка Шебек: «За родину».

На пятый день нагрянул Добо. Встретили его радостно. С тех пор как хозяин дома попал в рабство, впервые за много лет поставили на стол золотую и серебряную утварь. Дом наполнился непривычным весельем.

Однако хозяйка вышла к столу в обычном траурном платье, без драгоценностей и села на свое обычное место, откуда видна была дверь. Против нее был тоже поставлен прибор и придвинуто кресло к столу. Добо подумал сперва, что ждут запоздавшего священника, но потом догадался, что это место Балинта Терека. Для хозяина дома каждый день — и утром, и в обед, и вечером — ставили на столе прибор.

Госпожа Терек с интересом слушала вести, которые привез Добо из Вены, а также рассказы о господах, проживавших в Венгрии.

В те времена газет не было, и только по письмам да от заезжих гостей можно было узнать, что творится на свете — обломилась ли какая-нибудь ветвь на родословном древе знатного семейства или пустила новые ростки.

Только одно имя долго не возникало в беседе: имя хозяина дома. Гергей предупредил Добо, чтобы он не упоминал о Балинте Тереке, не расспрашивал о нем.

Но когда слуги убрались из столовой, разговор завела сама хозяйка:

— А о моем возлюбленном супруге вы, ваша милость, ничего не слышали?

И вдруг она залилась слезами.

Добо покачал головой.

— Покуда этот султан не помрет…

Голова хозяйки поникла.

Добо стукнул кулаком по столу.

— Доколе же султан жить собрался? Лиходеи-тираны никогда не умирают в честной старости. Так учит история. Впрочем… Я думаю, что если бы нам попался в плен какой-нибудь паша с большим бунчуком, на него обменяли бы нашего господина.

Госпожа Терек печально покачала головой.

— Не верю, Добо. Моего мужа держат в плену не как заложника, а как льва: боятся его. Чего только не обещала я за Балинта! — продолжала она скорбно. — Я сказала: возьмите все наше добро, все золото, серебро. Но деньги, какие я посылаю, паши кладут себе в карман и говорят, что ничего не могут добиться у султана.

— А может быть, паши не смеют и подступиться к нему?

Мекчеи облокотился на столик, стоявший у постели.

— А нельзя было бы как-нибудь его оттуда…

Добо вздернул плечами и сказал:

— Из Семибашенного замка? Ты, братец, никогда не слышал о Семибашенном замке?

— Слышал. Но я слышал и то, что нет ничего невозможного, если люди чего-нибудь крепко хотят.

— Милый дружок Мекчеи, — ответила с горестной улыбкой жена Балинта Терека, — как же вы могли подумать, что моего супруга и нас, осиротелых, не томит одно и то же великое желание! Не ходила я разве к королеве, к монаху, к будайскому паше? Не поползла ли я на коленях к королю Фердинанду? Об этом я не посмела даже написать моему возлюбленному супругу…

Бедная женщина захлебывалась от слез, и все умолкли, скорбно глядя на нее.

Хозяйка утерла глаза и обратилась к Тиноди.

— Шебек, — сказала она, силясь улыбнуться; лицо ее было влажно от слез, — неужто мы грустью будем угощать друзей нашего дома? Возьмите-ка лютню и спойте те песни, которые любил слушать мой супруг. Только его любимые песни пойте, Шебек… А мы закроем глаза и вообразим, будто он сидит среди нас.

Три года не звучала в доме лютня Тиноди. Мальчики радовались заранее.

Шебек вышел в свою комнату и принес оттуда инструмент, похожий на гитару.

Тихо, точно повествуя о чем-то, рассказывал он историю Юдифи, выводя мелодию на струнах лютни.