Звезды мудрого Бируни. Повесть

- Помилуйте, - сказал он, - могу ли я предстать перед великим правителем Хорезма в одежде странника, покрытой пылью дорог? Сегодня обойдутся без меня, а завтра, я надеюсь, хорезмшах примет меня.

С этими словами ал-Бируни покинул гонцов, узнав предварительно, где ему отведено жилье.

«Гургандж - столица Хорезма, - думал ученый, - но редко слышна хорезмийская речь. Язык жителей Гурганджа оскудел, потерял свою живость и прежнюю образность. Люди просвещенные стараются показать свои знания арабского языка. Это естественно, если при дворе правителя принят арабский язык. Впрочем, и сам я предпочитаю писать свои труды по-арабски. Этот благозвучный язык словно создан для науки. Но и в поэзии он удивительно хорош». Подойдя к дому, предоставленному ему, Абу-Райхан подумал: «Такая щедрость, пожалуй, излишня. К чему?.. Богатый дом нужен человеку, который намерен устраивать пиры, а у меня никогда не будет времени для веселых сборищ».

В то время когда ал-Бируни переступал порог своего нового дома, хорезмшах Мамун слушал дабира. Склонив голову перед повелителем, дабир говорил о том, как засияют на небосклоне Хорезма величайшие звезды науки, собранные правителем во имя процветания страны. Умный и образованный дабир читал строки из книги Абу-Райхана:

- «…Откуда могли бы быть у нас сведения о преданиях народов, не будь в нашем распоряжении вечных произведений пера?» Ал-Бируни говорит о вечных произведениях пера, - продолжал дабир, - он посвятил им все дни своей жизни. И мы видим это, читая труд ученого.

Хорезмшах Мамун, слушая дабира, одобрительно кивал головой. Книга ал-Бируни «Следы, оставшиеся от прошедших поколений» нравилась ему. Он прочел ее с интересом и был доволен, когда нашел в ней страницы, посвященные прошлому Хорезма.

- Где Абу-Райхан? - спросил шах Мамун. - Будет ли он на меджлисе?

- Я жду его, - признался дабир, - но не знаю, поспеет ли он на меджлис. Глашатай уже сзывает ученых.

- Тогда отложим меджлис, - предложил Мамун. - Сейчас меня занимает Абу-Райхан. Что ты узнал о нем?

Вошедший в покои шаха вазир внимательно прислушивался к разговору шаха с дабиром.

- Учителем Абу-Райхана был знаменитый Абу-Наср Мансур ибн Али ибн Ирак, - отвечал дабир. - Этот выдающийся астроном - слава о нем никогда не померкнет! - избрал себе достойного продолжателя. Вот почему я считаю Абу-Райхана ал-Бируни той жемчужиной, которой должен украсить свою корону великий шах Мамун.

- Если я не ошибаюсь, - вмешался вазир, - учителем Абу-Райхана был врач и астроном Абу-Сахль Иса ал-Масихи? Я не очень доверяю этому ученому-христианину. - Вазир сделал паузу, искоса глянул на молчаливого хорезмшаха и добавил: - Абу-Райхан ал-Бируни прибудет ко двору, но я не знаю, та ли это жемчужина, которой недостает в твоей короне, великий шах Мамун.

С недавних пор вазир враждовал с дабиром, и сейчас он не терял случая поддеть его, хотя понимал, что ал-Бируни все равно встретят с почестями, раз этого пожелал хорезмшах.

«Пусть встретят с почестями этого безвестного хорезмийца, - подумал вазир. - Настанет время, и богословы сумеют доказать, что во дворец правителя Хорезма пробрался безбожник и еретик».

* * *

Хорезмшах Мамун любил присутствовать при ученых спорах. Ему нравилось, когда прославленные ученые ставили друг другу сложные, а иной раз и неразрешимые вопросы. Он гордился тем, что сумел привлечь к себе людей науки, которые были прославлены своей образованностью в других городах. Правда, этим он восстановил против себя многих богословов, которых приводили в трепет даже самые имена этих ученых. Иные из них не скрывали своей неприязни к молодому врачевателю ибн Сине, хотя знали, что он спас жизнь правителю Бухары.

Ибн Сина восстановил против себя богословов не только тем, что, занимаясь исцелением больных, больше полагался на свои знания, чем на волю аллаха, но еще и тем, что говорил недозволенное. Он интересовался многими науками и нередко высказывал свое мнение о вещах загадочных и непостижимых. Ученый осмелился сказать, что образование гор могло произойти либо от поднятия земной поверхности, как бывает при сильных землетрясениях, либо от действия воды. Мало того - он высказал мысль о том, что некоторые пласты на горах произошли от древних морей, в которые они были когда-то погружены.

«Еретик и безбожник! - кричали богословы, близкие ко двору шаха. - Он говорит недозволенное и неразумное! Кто может сомневаться в том, что и горы и моря - все создано волей всемогущего аллаха!..»