Звезды примут нас

Запах. Такой густой, что его, казалось, можно резать ножом. «Густопсовый» — так, кажется, говорила Димина бабка-сибирячка? А он, дурак, смеялся, пытаясь представить себе — как это на самом деле. Вот, значит, и представил: убийственная смесь запахов нечистого белья, пота, мочи, экскрементов, да мало ли ещё чего, испускаемого почти десятком человек в замкнутом, скверно вентилируемом пространстве, не превышающем объёмом обычный «ПАЗик». Запасы воды в дюралевой бочке, где они заперты, невелики, системы регенерации отходов нет, а потому о мытье никто не пытается заикаться — да и негде тут мыться, нет соответствующих приспособлений. Хорошо, что обонятельные рецепторы как-то притерпелись к здешней атмосфере, и всё равно Диму время от времени тянуло надеть «Скворец» и наглухо задраить шлем — чтобы хоть ненадолго испытать облегчение.

Но — нет, нельзя. Пот, раздражающий зуд нечистой кожи буквально сводили с ума, а ведь в гермокостюме даже почесаться невозможно.

— Ветров, ты как, занят чем-то? Может, на руках?..

Неопределённое пожатие плечами — чем он может быть занят? Впрочем, собеседник жеста не заметил — темнота, на фоне иллюминатора едва различается очертание лица, повёрнутого в профиль.

Борьба на руках, или как её называли американцы, которых полно на «Гагарине», армреслинг — одно из немногих, доступных им физических упражнений, тем более ценных, что ни тренажёров, ни эспандеров или чего-то, из чего их можно соорудить, в лихтере нет. К тому же в невесомости борьба на руках превращается в достаточно сложную процедуру, требующую участия как минимум, ещё двоих кроме соревнующихся, которые будут их удерживать, не давая разлететься по салону.

— Нет, Вась, прости, неохота. Жарко, сил нет…

Монтажник понятливо кивнул (движение чёрного профиля на воне подсвеченного Солнцем иллюминатора) и отстал. Жарко сейчас всем.

Жара, вернее, избыток тепла, которое само по себе не уходит из висящей в пустоте дюралевой коробки, тепло — это ещё один из факторов, о котором они не вспомнили, когда обсуждали перспективы долгого ожидания. Пока устройства, отводящие лишнее тепло в пространство в виде излучения как-то справляются, но нагрузка на них была слишком велика, да и не были они рассчитаны на столь долгое использование. А избыточного, ненужного, тепла было много, слишком много — и работающей внутри лихтера аппаратуры, и от человеческих тел, и от безжалостного Солнца, минута за минутой, час за часом, сутки за сутками нагревающего обёрнутую к нему корму лихтера, несмотря на двухслойные защитные панели. Указатель температуры внутри лихтера давно уже не опускался нише тридцати восьми, время от времени подползая к сорока, и надежды на то, что это измениться не было никакой. Они уже давно отказались от освещения, обходясь слабым свечением приборных шкал — даже белые, неживые лампы «холодного света» выделяют какое-никакое, а тепло, каждую калорию которого приходится отводить наружу, в безвоздушное пространство — которое, как известно из школьного курса физики, есть наихудший из существующих проводников тепла.

Ещё один их враг — скука. Уже рассказаны, пересказаны и заучены наизусть все анекдоты, байки и истории из жизни, которыми пассажиры готовы были поделиться друг с другом. Прочитаны книги, несмотря на то, что читать их приходилось по очереди, прижавшись к единственной действующей в салоне лихтера лампе, припомнены все игры типа «городов», в которые можно играть хоть с закрытыми глазами. Дима, борясь с отупляющим, почти невыносимым бездельем, пробовал вести записи вслепую, как Павка Корчагин в многосерийном фильме «Как закалялась сталь» — и точно так же, как он, ужаснулся, когда при свете лампы разглядел наползающие одна на другую нечитаемые строки. Он ещё остро пожалел, что нету специальной линейки с прорезями, с помощью которой герой фильма мог писать, не превращая написанного в сплошной клубок букв и строк, и даже прикидывал, из чего её можно сделать, но так и не придумал…

Кое-как скрашивали существование регулярные дежурства, когда надо было раздавать сухие пайки, а потом по счёту принимать и прятать в мусорный бак пустые и пластиковые смятые пластиковые тубы.

Страха не было — никто не сомневался, что их найдут, причём в самом скором времени. Надо только дождаться, пережить… но уж очень обрыдло это ожидание, сделавшись поистине нестерпимым, и Дима порой ловил себя на мысли: пусть уж случится что-нибудь пугающее, опасное, лишь бы не ещё один день томительной выматывающей скуки, жары, вони и тесноты, от которых хочется лезть на стену… если бы это имело хоть какой-то смысл в невесомости. Сколько раз он вспоминал про рыжего кошака с забавной кличкой «мистер Томас», который развлекал его подопечных во время заключения в «Астре». Вот бы кто оказался сейчас как нельзя кстати!