Звезды примут нас

Пилот лихтера, приближаясь к орбитальной верфи, так развернул свой кораблик, чтобы пассажиры могли насладиться видом этого сооружения. Вместе с остальными прилип к иллюминаторам и я — но меня-то интересовали не колесо-кремальера жилого модуля, и даже не законченный постройкой зонд «Зеркало-1», висящий на штанге выносного причала метрах в пятидесяти от эллинга. Нет, взгляд мой был прикован к неопределённого вида конструкции, пришвартованной к главной достроечной стенке. Издали она напоминала обглоданный хребет какой — то доисторической рыбины — с уродливой головой и непонятными утолщениями в самых неожиданных местах. По «позвонкам» и торчащим во все стороны «рёбрам» ползали крошечные фигурки монтажников и «крабов», то и дело озаряя пространство лиловыми вспышками электросварки.

«Заря». Вопреки знакомой по любимому фильму аббревиатуре — «планетолёт, тахионный, прыжковый, ядерный».

Мой. Будущий. Корабль.

Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Потому что, если нет — зачем тогда вообще всё это грёбаное попаданство?

Будни на орбитальной верфи «Китти Хок» в общем, мало отличались от нашего пребывания на «Гагарине». Разве что, характер занятий наших был несколько иной — Юрка-Кащей сутками пропадал в лаборатории астрофизиков, помогая в непростом процессе программирования и настройки «тахионных торпед», которым предстояло стартовать вместе с зондом «Зеркало-1» и отработать, отправляя его в Глубокий Космос.

Работа это была непростая, кропотливая и, к тому же, выполнялась впервые. Самым тонким и сложным, как объяснял Юрка, была здесь синхронизация аппаратуры, создающей «тахионное зеркало» с ядерным взрывным устройством, предназначенным для его энергетической накачки установки. Всей этой сложнейшей и чрезвычайно капризной аппаратуре предстояло просуществовать после команды на инициацию какие-то доли секунды — но параметры вспышки и возникающего в результате «тахионного зеркала» должны быть очень точно рассчитаны, чтобы отправить сам зонд в намеченную точку пространства. Этим занималось новейшее направление астрофизики, так называемая «тахионная астрогация», которой Юрка-Кащей решил заняться всерьёз и в дальнейшем посвятить всю жизнь. Что ж, вполне подходящее занятие для будущего штурмана «планетолёта тахионного, прыжкового, ядерного» — ведь именно такие устройства обещают подарить нам, землянам, если не звёзды, то уж точно — всю Солнечную Систему. На мою же долю работа попроще: кроме «Зеркала-1» и строящейся «Зари» к орбитальной верфи был пришвартован ещё и «Резолюшн», и я каждый день по многу часов проводил в монтажном «Кондоре-ОМ», вися возле корабля в пространстве.

На этом прыжковом корабле с ионным двигателем, близнеце «Эндевора», болтающегося сейчас где-то возле станции «Лагранж», планировалось произвести первые испытания тахионного привода в пилотируемом полёте. Но когда «Эндевор» отправился на поиски «звёздного обруча», переоборудование отложили— если что-нибудь пошло бы не так, «Резолюшн», пришлось бы использовать для спасательной миссии.

Но теперь опасения остались позади: «Эндевор» слетал без приключений, нашёл и притащил к «Лагранжу» инопланетный артефакт, и к переоснащению его близнеца было решено вернуться. Для этого требовалось смонтировать снаружи, на корпусе корабля три установки, чрезвычайно напомнившие мне торпедные аппараты времён мировых войн — смонтировать, а потом загрузить в огромные трубы сами «тахионные торпеды», так же смахивающие на своих военно-морских тёзок, разве что, гораздо крупнее. Каждая из «тахионных торпед» имела в длину около двух десятков метров при двухметровом диаметре — ни дать, ни взять, термоядерный подводный дрон «Посейдон», так к счастью и не пригодившееся в «той, другой» реальности оружие Судного Дня.

В-общем, работа кипела, мы с Юркой-Кащеем и виделись-то не каждый день, несмотря на то, что делили одну каюту. График рабочих смен совпадал редко, так что когда я вылезал из провонявшего потом скафандра и, понежившись под жёсткими струями душа (в воде для гигиенических процедур на «Китти Хоке», как и на прочих околоземных станциях проблем, слава богу, не было) он, как правило, уже успевал позавтракать и добраться до лаборатории астрофизики. Обо всём прочем, включая оставшихся на Земле родителей собаке, а так же друзей, разбросанных по разным внеземным объектам, и друзей и, я к стыду своему вспоминал от раза к разу. И когда девушка-радистка, смешливая американка с ирландским именем Молли связалась со мной по персональному браслету и сообщила, что меня вызывают для сеанса видеосвязи со станцией «Ловелл», я не сразу сообразил, кто это может быть. А сообразив — испытал острый приступ раскаяния: мы с Юлькой не виделись с тех пор, как я улетел с «Ловелла», и всё это время она провела не в самых комфортных (прямо скажем, спартанских!) условиях лунных куполов — а я, негодяй эдакий, ни разу о ней не вспомнил, увлечённый событиями этих трёх месяцев.