Звон колоколов и призыв к намазу

Одним словом, самый отдаленный мой намек на миссионерство, которым когда-то славилась Казанская епархия (и ради которого она, собственно, и была учреждена), воспринимался архиепископом с плохо скрываемым раздражением. Бесполезно было бы и взывать к авторитету святого Варсонофия, одного из первых епископов Казани, который был прекрасным знатоком татарского языка и мусульманского богословия («извык до конца бесерманский (басурманский) язык и грамоту срацынскую (сарацинскую)… бе Моамефова (Магометова) скверная предания добре ведый», - сказано о нем в Житии). В отличие от Варсонофия и бесчисленных русских миссионеров дореволюционной Татарии владыка Анастасий этого языка и знать не желает, а если когда на архиерейских службах ему и приходится (поневоле!) подавать возгласы на татарском, то делает он это без всякой охоты и без желания вникнуть не только в грамматику, но хотя бы на худой конец в фонетику (чтобы возгласы хотя бы не звучали совсем уж смешно).

Так что муфтий Татарстана (и это приходится признать) и в этом отношении дает изрядную фору своему православному коллеге: Габдулла-хазрат, не испытывая, может быть, большого сочувствия к русским, в то же время прекрасно понимает, что ислам, как и православие, - это всемирная, наднациональная религия. И покуда епархиальные «Казанские ведомости» набираются едва ли не славянской вязью и состоят сплошь из благостных рассказов о «возвращении святынь» (благоразумно умалчивая при этом об их осквернении), «Вера и жизнь» (газета, издаваемая духовным управлением мусульман), во-первых, двуязычна и, во-вторых, действительно полна житейских проблем, а не псевдоблагочестивого тумана. И покуда духовное управление мусульман пышно чествует Валерию Порохову, которая, приняв ислам, сделала стихотворный перевод смыслов Корана, епархиальный владыка глубоко возмущен самой мыслью о том, что Священное Писание можно толковать на языке тюркской группы…

Почему же владыка Анастасий так боится миссионерства? Потому ли, что он просто не любит ничего татарского? Думается, дело здесь не только в этом. Похоже, что подлинных хозяев Татарстана устраивает положение православия как клубной религии - религии выбитой из колеи и удушенной русской диаспоры, которая просто вынуждена существовать в условиях духовной резервации.

А если так, то у «мирного» межконфессионального сосуществования в Татарии имеется вовсе не романтически-радужная, а сугубо прагматическая подоплека: покуда православный владыка помалкивает и ни во что не вмешивается, оставаясь при этом лучшим другом муфтия, с которым он частенько чаевничает, власти - в точном соответствии с золотоордынскими традициями - вручают ему «ярлык» на епархию и даже деньги на восстановление храмов, порушенных предками нынешних исламистов (в частности, духовное управление мусульман «пожертвовало» владыке Анастасию 60 миллионов старыми на «реставрацию» кремлевского Благовещенского собора, который, однако, принадлежит не Церкви, а Республике Татарстан).

…Да, но что же такого позитивного может предложить в данной ситуации автор статьи? Для начала хотя бы то, что представляется для Татарстана (как и, впрочем, для любого государства, в той или иной форме вычленившегося из состава бывшего СССР) жизненно необходимым - создание автономных православных Церквей, которые, во-первых, возглавлялись бы местными уроженцами (потому что если любовь к вере является даром благодати, то любовь к народу как к носителю этой самой веры должна быть у епископа все-таки в крови!). Автономия - это не автокефалия, и, не посягая на власть Патриарха Московского, единству Церкви она ни в коей мере не угрожает: никого же, например, не возмущает тот факт, что архиереем Православной Церкви в Японии является японец. («В Китае император - китаец, и все подданные у него - китайцы» - так, например, начинает одну из своих сказок Андерсен).

Во-вторых, автономным Церквам (как бы малочисленны и малодоходны они ни были) требуются вовсе не худосочные духовные училища и не сомнительные катехизические кружки «кройки и шитья», но миссионерские центры, главными предметами которых должны стать не церковные дисциплины (а им даже и дурак научится, или, вернее, их даже и умный не поймет), а национальный язык и национальная культура, потому что возвысить народ до понимания евангельских истин может только тот, кто прежде до него, до народа, смиренно снизойдет.