Звонарь

Благодаря ему снова начали поправлять, реставрировать, воскрешать старинные дворцы и дома, все то, что облагораживает города, придает сказочную прелесть улицам, являет лики прошлого среди современных построек. Жорис, как прежде, проникся восторгом к своему делу, потому что красота города – осуществленная греза. В ней должна быть гармония частей и целого, линий и красок. Умирая, он получит свою награду, отдаст в красоте города самого себя на прославление векам, скажет, как Ван Гуль: «Брюгге прекрасен! Брюгге прекрасен!»

Кроме того, красота города важна не только с точки зрения художественности. Меланхолия или героизм города создают таковыми же и души граждан. По этому поводу Борлюйт имел разговор с Бартоломеусом, когда он посетил последнего, желая узнать, как подвигается его работа, еще не оконченные фрески, симфония серого цвета, в которой он стремился заключить душу Брюгге.

Он взволнованно развил свою мысль:

– Эстетика городов имеет огромное значение. Если, как говорят, пейзаж есть не что иное, как известное душевное настроение, то это определение еще более приложимо к пейзажу города. Души горожан создаются по образу и подобию души своего города. Это нечто подобное факту, наблюдаемому во время беременности некоторых женщин: они стараются окружать себя изящными предметами, прекрасными статуями, светлыми садами, красивыми безделушками для того, чтобы формирующееся в них существо отличалось красотой. Больше того, гениальные люди рождаются только в великолепных городах. Гете родился во Франкфурте, величественном городе: Майн протекает среди старинных дворцов, в которых еще бьется старое сердце Германии. Гофман объясняет Нюрнберг, его душа прыгает по конькам домов, как гном по разукрашенному циферблату старинных немецких часов. Во Франции Руан, с его богатой архитектурой, с кафедральным собором, подобным каменному оазису, создал Корнеля и Флобера, двух светлых гениев, разделенных веками и все же родственных.

Прекрасные души, без сомнения, образуются прекрасными городами.

Таким образом, Борлюйт овладевал самим собой, отдаваясь благородным мыслям.

Выше жизни! С этих пор он поднимался на колокольню, как в мир грез, бодрыми шагами, освобожденный от любовных забот, от ничтожных интимных горестей, которые слишком долго замедляли его восхождение к высоким целям.

Циферблат колокольни блистал, как щит, под прикрытием которого она сражалась с ночью. Колокола пели гордые гимны. Они не звучали рыданьем. В их пенье не слышалось стука земли о гроб покойника. Это был гимн освобождения, мужественный гимн человека, свободного, глядящего вперед, повелевающего своей судьбой.

II

Жорис отдался деятельности. До сих пор он держался в стороне от общественной жизни и не интересовался ею. Общественная жизнь представляла собой жалкую борьбу политиканов, двух партий, издавна разделявших город на два враждебных лагеря. Появление социалистов не остановило на себе его внимания: в сущности, это было ничем иным, как возобновлением старых ссор католиков и либералов: партии изменили только свои имена. Начиная со Средних веков, во Фландрии длилась борьба между духовенством и гражданами. То перевешивал догмат, то свобода. Символами этого антагонизма были церковная колокольня и башня. Одна хранила в себе тайны святых обрядов, другая – хартии и привилегии, спрятанные в сундуке, окованном железом. Обе были одинаковой высоты и бросали на город одинаковую тень. Они были бессмертными, пока не умирало солнце, – такими же неодолимыми, как и идеи, символами которых они были.

Борлюйт жил в стороне, относясь к общественной жизни равнодушно и немного презрительно. Но деятельность внезапно стала сестрой мечты. Он был счастлив. Действовать, бороться, возбуждаться, знать опьянение проповеди и господства над людьми! Притом, во имя идеала, не ради самого себя и своего ничтожного тщеславия, но чтобы возвеличить искусство и прекрасное, коснуться времени вечностью. Его мечте угрожали, мечте всей его жизни, мечте о таинственной красоте Брюгге, составленной из молчания, спящих вод, безжизненных улиц, мягкого колокольного звона в воздухе, домов с завешанными окнами. Город, прекрасный, потому что он умер! И вот его хотели силой вернуть к жизни…