Звоночек 3

Вот уж никогда не думал, что буду так радоваться холоду, снегу, низким серым облакам. Помню, как дурак бухнулся на спину и лежал звездой минут пятнадцать в сугробе первого января, чувствуя, как микроскопические кристаллики льда опускаются на лицо и тут же тают. Как же хорошо дома! И плевать, что настоятельно попросили из города не выезжать. Плевать на всё, на работу, на политику, пропади она пропадом, главное – на Родине. А с остальным как-нибудь разберёмся. Только вот полежу, отдохну. Совсем чуть-чуть.

— Ну, чего это ты разлёгся? Хватит валяться, шинель, поди, уже мокрая, — позвала меня с крыльца Полина. — Заболеешь ведь!

— Не беда, ты меня вылечишь, — ответил я беззаботно. — Буду дома валяться, ты меня травяными отварами поить будешь… Благодать!

— Размечтался! Ты всё, что не надо, в Африке уже выпил, будет с тебя, — поддела меня жена.

— Откуда знаешь?

— Так в газетах писали, что французы сообщают, будто русские рабочие во главе с самим товарищем Любимовым дебоширят и пьянствуют беспробудно.

— Дела… И ты поверила?

— Нет, конечно! Представляешь, после того, как в "Известиях" заметка вышла, ко мне целая делегация от трёх заводов, ЗИЛа, "Динамо" и нашего Судостроительного пришла, — со смехом рассказала Поля. — Целый митинг получился перед КПП! Представляешь, дождик моросит, слякоть, а я и провести сюда, под крышу, не могу, и распрощаться никак. Всё уговаривали не верить буржуазной пропаганде. Пришлось выступить и похвалить тебя, хоть ты и непутёвый, только тогда разошлись.

— И что дальше?

— А ничего, — жена, видимо, устав стоять прямо, наклонилась и облокотилась на перила, — главного редактора сняли.

— Тогда ещё поживём, — сказал я совсем тихонько.

— Что ты там шепчешь? Вставай, говорю, хватит уже! — она подошла и, взяв меня за протянутую навстречу руку, стала поднимать. — Что люди подумают? Скажут, надрался на Новый Год, ходить сам не может. А потом, глядишь, окажется, что ты с самой Африки не просыхаешь.

— А мы вот возьмём и пойдём к ним, чтоб все видели, что я мужчина видный сам собою и почти совсем непьющий.

— Да ладно, — не поверила Поля. — Что, в клуб пойдём?

— И в клуб пойдём…

— Слушай, а может, в кино? Ой, господи, что там сейчас крутят-то? Я ж даже не знаю…

— И в кино пойдём…

— Нет, давай в театр тогда…

— И в клуб, и в кино, и в театр, куда угодно пойдём! Собирайся, наряжайся и поехали. Гулять так гулять!

— Ой, а дети как же?

— А мы в детский театр пойдём!

Вот так, в клуб, в кино, в театр, в гости, куда угодно, только, упаси Боже, не на митинг или какое-нибудь партсобрание после окончания законного рабочего дня. Лишь бы нигде не засветиться, комиссия Мехлиса не дремлет, хоть и не досаждает. Внимание к моей скромной персоне со стороны власть предержащих, несколько ослабло, в связи с моим длительным отсутствием и следующим отсюда очевидным отсутствием связи с бурлящими страстями внутри страны. Тем не менее, расслабляться ни в коем случае не стоило.

Хорошо хоть, что у партии сейчас есть другое развлечение. Раскрыт заговор военных, позарившихся на власть. В один день в начале декабря арестованы все участники сразу, от маршалов, включая Егорова и Блюхера, до полковников. Мелочь, на которую попросту не хватило сил, добирали интенсивно весь декабрь месяц и в самых худших традициях. Из принципа "лучше перебдеть", а потом разберёмся. Видно, НКВД находился в жесточайшем цейтноте, главным было изъять элемент, пусть всего лишь сомнительный, в максимально сжатые сроки, не допустить обрубания хвостов. Зато товарищ Сталин в первом своём новогоднем радиообращении к народу произнёс слова "оставить всё плохое позади" со странной торжествующей интонацией (кстати, слушали мы речь отца народов дома, выставив на крыльцо купленный Полиной в моё отсутствие самый настоящий радиоприёмник, вокруг которого собрался весь гарнизон нашего острова, за исключением караула).

На фоне чистки в армии советский ВМФ не только не подвергся каким-либо репрессиям, напротив, его контрразведка приняла самое деятельное участие в раскрытии заговора. Политический вес наркома Кожанова резко возрос и фактически сравнялся с таковым же у Ворошилова, что вызвало крайне негативную реакцию со стороны военных. Честная служба моряка, который в силу самой своей профессиональной принадлежности вынужден был защищать сильное советское государство от любых внутренних потрясений, которые похоронили бы его первым, столкнулась со старой дружбой, проверенной Гражданской войной и чаши весов слабо качались в неустойчивом равновесии. К счастью, до "японского" сценария ещё не докатились.