Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Розы —  красные, фиалки —  синие.Я скоро приеду домой, чтобы жить с вами.Моя жизнь станет лучше, я буду счастлив,Вы будете как мой папа и моя семья.

Мы будем веселиться со своими друзьями, и другие увидят,Что я хороший человек… э-э… я хороший человек… я… хороший… человек… э-э…

Джо не мог вспомнить последнюю строчку. Поднимал глаза к потолку, потом смотрел в пол, силясь вспомнить. Крепко зажмуривался, стараясь усилием воли вызвать в сознании последние слова, но они не желали вспоминаться. Меня так и подмывало подсказать, просто чтобы помочь ему добраться до конца, — что-то вроде «так что порадуйтесь за меня» или «теперь люди это поймут». Но я понимал, что придумывать новую строку за него — неправильно, поэтому просто сидел и ждал.

Наконец, Джо, похоже, смирился с тем, что так и не вспомнит слова. Я думал, он расстроится, но когда стало ясно, что это дело безнадежное, он вдруг начал смеяться. Я улыбнулся ему с облегчением. По какой-то причине Джо все больше смешило то, что упрямая последняя строчка никак не вспоминается… потом смех внезапно оборвался, и он посмотрел на меня:

— Ой, погодите-ка! Кажется, последняя строчка… на самом деле, кажется, последняя строчка — это именно то, что я уже сказал! Последняя строчка — это просто «я — хороший человек».

Он умолк, и я несколько секунд с сомнением смотрел на него. А потом, не успев подумать, выпалил:

— Серьезно?

Мне следовало бы сдержаться, но я продолжал:

— «Мы будем веселиться со своими друзьями, и другие увидят, что я хороший человек»?

Смеясь, мы глядели друг на друга. Я наблюдал за Джо, который вел себя словно маленький мальчик, но мне были видны морщины на его лице и даже несколько поседевших до срока волосков в его шевелюре.

Он с секунду глядел на меня с самым серьезным выражением лица, а потом мы оба одновременно разразились неудержимым хохотом. Я не был уверен, что веду себя правильно, но Джо смеялся, поэтому я решил, что все идет так, как надо. Честно говоря, удержаться было невозможно. Через пару секунд у нас обоих от смеха текли слезы. Джо раскачивался в своей коляске взад-вперед, хохоча, хлопая в ладоши. Я тоже не мог остановиться, как ни старался. Смеясь, мы глядели друг на друга. Я наблюдал за Джо, который вел себя словно маленький мальчик, но мне были видны морщины на его лице и даже несколько поседевших до срока волосков в его шевелюре. И даже смеясь, я понимал, что за несчастливым детством Джо последовало несчастливое отрочество в тюрьме, за которым последовала несчастливая молодость все там же, в тюрьме… И вдруг до меня дошло, какое это чудо — то, что он до сих пор способен смеяться. Я думал о том, как несправедлив мир к Джо Салливену и как сильно я хочу выиграть для него это дело.

Наконец, мы оба успокоились. Я заговорил, стараясь, чтобы мои слова прозвучали как можно более искренно:

— Джо, это очень, очень красивое стихотворение… — Я немного помолчал. — Я думаю, что оно прекрасно.

Он расплылся в ответной улыбке и захлопал в ладоши.

15. Надломленные

Состояние Уолтера быстро ухудшалось. Моменты спутанности сознания становились все более продолжительными. Он начал забывать, что делал всего пару часов назад. Детали, связанные с бизнесом, ускользали от него, и справляться с работой становилось все сложнее; он не мог понять, почему, и это его угнетало. В какой-то момент я стал разбирать с ним его записи и выяснил, что он продавал вещи за малую долю их стоимости и терял много денег.

Съемочная группа из Ирландии приехала в Алабаму, чтобы снять короткий документальный фильм о смертном приговоре, в котором должно было фигурировать дело Уолтера и дела двух других алабамских смертников. К моменту освобождения Джеймс «Бо» Кокран{136} провел почти двадцать лет в тюрьме для смертников; новое слушание было назначено после того, как федеральные суды отменили его приговор, приняв во внимание расовую предубежденность во время отбора присяжных. На новом слушании расово разнообразное жюри сочло его невиновным в убийстве, и он вышел на свободу. Третий мужчина, о котором рассказывал фильм, Роберт Тарвер, тоже решительно утверждал свою невиновность. Прокурор впоследствии признал, что жюри было избрано по противозаконному расово дискриминационному принципу, но суды отказывались пересматривать дело, потому что адвокат защиты не сумел составить адекватное возражение, и в результате Тарвер был казнен.