Звук снега

– Ты настоящий бриллиант, Банч! – воскликнула Джоанна, подскочив к пожилой женщине и заключив ее в объятия. – Кажется, ты нашла верное решение! Да, именно так я и буду действовать. Для начала обновлю его гардероб – больше никаких платьиц и детских рубашечек! Он будет одеваться так, как положено мальчику. И… И еще ему нужна собака. Да, именно так! Щенок. Теперь я точно знаю, что подарить ему на Рождество. Это гораздо лучше, чем еще одна книжка, которую я собиралась подарить, правда?

– Собака – это здорово, – сказала Банч, одобрительно кивая. – Она поможет ему научиться думать о ком-то еще, кроме себя.

Джоанна в восторге хлопнула в ладоши.

– Отлично! И еще он, конечно же, должен научиться ездить на лошади. О небеса, я в его возрасте при первой возможности запрыгивала на пони! Надо сходить в конюшню и поговорить с грумом, посмотреть, что он может предложить. Мне тоже потребуется кобыла, чтобы я могла скакать рядом с ним. Кстати, грум и насчет щенка может что-нибудь посоветовать. Должна же быть где-то поблизости собака с пометом?

Банч покачала головой.

– Ты прямо как твой отец, и это меня порою тревожит. У вас так: пришла в голову идея – и вы тут же бросаетесь воплощать ее в жизнь, совершенно не думая о последствиях. Следующим шагом, насколько я тебя знаю, ты станешь учить ребенка перескакивать через барьеры, чтобы он окончательно обрел уверенность в себе.

Джоанна рассмеялась.

– Единственное, о чем я сожалею, дорогая Банч, это то, что ты не направила меня на этот путь три недели назад.

– Ты сначала наделаешь ошибок, – сухо ответила Банч, – прежде чем начнешь прислушиваться к советам. Кстати, подумай о том, чтобы подружиться со слугами. Если ты хочешь узнать, что случилось с твоей кузиной, то только они могут рассказать тебе правду. Но ты не выудишь из них ни слова, пока не докажешь, что тебе можно доверять. А сейчас не могла бы ты позвать лакея? Карета меня уже ждет.

Джоанна не сомневалась в справедливости последних слов Банч и решила попозже обдумать совет как следует. Сейчас же она покорно дернула за шнурок звонка, а затем, стараясь не шуметь, прошмыгнула в комнату, в которой спала до того, как перебралась поближе к детской. Там, недолго порывшись в своих вещах, она вынула подарок, приготовленный Банч к Рождеству. Это была небольшая, написанная маслом картина, на которой была изображена ее любимая трехцветная кошка, сидящая на западной веранде виллы ди Камильяно и смотрящая на живописно раскинувшиеся вдалеке холмы. Джоанна вставила картину в рамку и красиво упаковала еще в Пезаро, но даже представить не могла, что придется вручить подарок до Рождества, и уж тем более при прощании.

– Банч, – сказала она, протягивая сверток пожилой женщине, – пусть это будет в твоем багаже, пока ты едешь. Не разворачивай, пожалуйста, до Рождества, а когда развернешь, вспомни обо мне. Знай, что я очень сильно люблю тебя и всегда буду благодарна за все то, что ты для меня сделала. Ты же вернешься? Или нет?

– Не валяй дурака, – улыбнулась Банч. – Конечно же вернусь. Иначе что ты без меня будешь делать? Но имей в виду, это произойдет не завтра – сестра имеет право подольше наслаждаться моим присутствием после столь долгой разлуки.

Джоанна поцеловала Банч в мягкую щеку и поспешила выйти из комнаты, опасаясь, что вот-вот расплачется.

Это могло случиться только с ней. Сбегая вниз по лестнице, на нижнем пролете она налетела прямо на поднимающегося Гая де Саллисса. И лишь то, что он одной рукой успел обхватить Джоанну за талию, а другой ухватиться за перила, спасло их от того, чтобы не упасть и не сломать шеи.

– Такие срочные дела? – насмешливо спросил он.

Ощущая через ткань платья его сильную руку, Джоанна залилась краской. Больше всего ей хотелось сейчас превратиться в клубок тумана и раствориться в воздухе. С момента их последней беседы прошло три недели, и все это время они практически не разговаривали. Вопреки утверждениям миссис Лоппит Гай де Саллисс не требовал, чтобы Майлза ежедневно приводили к нему для коротких встреч, зато сам часто приходил в детскую без предупреждения, молча наблюдал за ними и так же неожиданно уходил. При этом Гривз, как правило, ничего не говорил, за исключением слов, предусмотренных правилами приличия, да и приветствия не всегда произносились вслух. В таких случаях Джоанна, давая знать, что заметила его появление, молча кивала и изображала подобие улыбки. В его присутствии она всегда ощущала бессознательную тревогу, иногда такую сильную, что по спине пробегали мурашки. И еще порою появлялось странное ощущение, что ее тело как-то по-особому, не так, как ум и сердце, реагирует на близость маркиза.