Казалось бы, все просто. Слово стол обозначает предмет мебели о четырех ножках, на котором едят, табурет — предмет мебели о четырех ножках, на котором сидят, и т. д. Но далеко не все слова такие простые ярлыки предметов и явлений окружающего мира. Это давно уже поняли и философы, и логики, и языковеды.
В связи с этим находится и третья «заповедь». Значение высказывания не есть сумма значений слов, в него входящих. Выражение круглый невежда не значит то же самое, что невежда круглый. Исследование значения изолированных слов не решит проблемы, так как слова оказывают взаимное влияние друг на друга. Вечное перо и павлинье перо — совершенно разные перья, как бы одинаково ни звучали и ни писались слова, обозначающие эти перья.
Иными словами, значения слов комбинируются не по простым арифметическим правилам, а по каким-то другим, пока что неизвестным. При соединении значений целое оказывается не просто больше суммы его частей, а порой качественно чем-то иным. Или во всяком случае не равно ему (кстати, это одна из особенностей человеческого восприятия, работы нашего мозга по опознаванию образов и т. д.).
Это становится наиболее ясным, когда мы обращаемся к предложению, вершине языковой иерархии (фонема — морфема — слово — фраза). Отдельное слово обладает несколькими значениями. Но в контексте мы выбираем одно из них. Какое? Это зависит уже не от самого слова, а того предложения, в котором оно стоит. И даже от места этого слова в предложении.
Во многих языках мира — в тибетском, китайском и полинезийских — нельзя опознать существительное, прилагательное или глагол, пока не определим, чем является слово в предложении — подлежащим, определением или сказуемым. Да и в русском языке для понимания смысла слов важно знать их группировку. Иными словами, значение слов определяется во многом синтаксисом.
Это — четвертая «заповедь». А с ней связана пятая, гласящая, что число различных предложений практически бесконечно. Стало быть, бесконечно и число значений, которые могут быть выражены. Как же мы говорим и понимаем друг друга?
По всей видимости, существует некое порождающее устройство, что позволяет из ограниченного. числа элементов-слов по определенным правилам грамматики строить бесконечное множество предложений. Причем порождение фраз подчиняется принципам, отличным от жесткой программы автомата или врожденной сигнальной системы, которая характерна для животных. Ведь в разговорной речи мы очень часто нарушаем правила языка: неточно произносим фонемы, комкаем слова, опускаем связки и другие грамматические элементы в предложении… И тем не менее понимаем друг друга.
Все попытки сформулировать эти правила в виде законов языка до сих пор успеха не имели.
Более того, как подчеркивает Дж. Миллер (и это шестая его «заповедь»), описание правил, которыми владеют все знающие язык, отличается от описания психологических механизмов, действующих при использовании этих правил. Описание языка, его структуры — не есть описание носителя языка, черного ящика, который воспринимает, хранит, перерабатывает и передает информацию. И, как замечает Миллер, «пределы кратковременной памяти самым серьезным образом ограничивают нашу возможность следовать нашим же собственным правилам». А ведь при разговоре мы пользуемся именно этой кратковременной, или оперативной памятью, ибо передача информации идет быстро, почти на пределе пропускной способности обработки информации мозгом.
И, наконец, последняя седьмая «заповедь» Все попытки обучить животных говорить по-человечески были неудачны. По всей видимости, эта задача неразрешима (хотя зоопсихологи с успехом обучают шимпанзе «языку жестов», «языку знаков», но не звуковому языку людей!). Как говорят специалисты, чтобы усвоить человеческий язык и чтобы пользоваться им, нужно быть человеком.
«Как это бывает в науке, можно считать, что мы наполовину победили, если начали правильно формулировать вопросы, — заключает свои «заповеди» Дж. Миллер. — Однако интереснее всего создать некоторую позитивную программу исследований, если мы действительно хотим получить реалистическое представление о том, что такое язык… Если гипотетические построения, которые необходимы для исследования, кажутся вам чересчур сложными и нестрогими, чересчур невероятными и надуманными, вам лучше отказаться от мысли исследовать язык. Потому что язык сложен, произволен и осмыслен и никакие теории относительно языка не сделают его иным».
Итак, все, что я хотел подчеркнуть своими «заповедями», говорит Дж. Миллер, следующее: язык невероятно сложен.
И все-таки ученые пробуют решить загадку этого невероятно сложного языка.
«Язык в колыбели»