– Опять паясничаете? – с тихой угрозой осведомился следователь.
– Да что вы, что вы, гражданин начальник! – аж отпрянул человечек. – Вы же сами сказали – рассказывайте. Вот я и спрашиваю – о ч...
– А вы не догадываетесь? – настал черед следователя ехидно приподнимать брови. – Как воровали, как и кому продавали, куда дели деньги... Мы все знаем!
– А зачем тогда спрашиваете? – спокойно осведомился человечек. – Возьмите да запишите сами. Не проще ли, чем из меня клещами вытягивать? На противоречиях ловить? Или что у вас там еще из приемчиков запасено?
Следователь ощутил приступ омерзения. Он подавил могучее желание как следует съездить этому подонку по роже... а когда упадет вместе со стулом – насколько раз сапогом по почкам, по пальцам, по голове... Успеется. Он вспомнил скептическую мину на прокурорском лице. "Имей в виду, капитан, он – твоя головная боль, от и до. Он-то все равно выкрутится, а вот ты... Не знаю, не знаю". Капитан снова набрал полную грудь воздуха и шумно выдохнул.
– Из приемчиков у меня много чего имеется, – просипел он. – Да таких, что мало вам, гражданин Грудецкий, не покажется. Я вижу, со следствием вы сотрудничать отказываетесь. Так и записать?
– Да так и запишите, – пожал плечами завскладом. – А я тоже напишу, когда из кабинета выйду. Прямо прокурору напишу, как в нашей народной тюрьме с честными людьми поступают! Мне даже обвинения не предъявили, только ордером на арест издалека махнули, в руки не дав! Откуда я знаю, вдруг там про кого другого написано? Смотрите, гражданин следователь, у нас правосудие еще никто не отменял. В том числе и для таких, как вы.
– Ах, обвинение... – хмыкнул капитан. – Ну что же, гражданин Грудецкий, пусть будет обвинение. Уж извините, запамятовал. Вы обвиняетесь... – он сделал вид, что роется в бумажках на столе, – вы обвиняетесь в хищении пятидесяти тысяч...
– Скольки-скольки? – внезапно сморщился человечек. – Пятидесяти? Да ты что, капитан, издеваешься? Ты что, решил меня перед людьми опозорить? Да я столько за три месяца делаю! Тебе с твоими полутора сотнями оклада полста штук миллионами кажутся, а люди меня засмеют. Ты знаешь, сколько директор управления в год заколачивает? Да ты пополам от зависти треснешь, если я тебе скажу!
– Вы что, признаете свою вину? – сдавленным голосом осведомился следователь. Он покрепче ухватился за ручку и занес ее над бумагой. – Если дадите добровольные показания, суд учтет...
– Так, понятно, – завскладом попытался привстать со стула, но поймал угрожающий взгляд полицейского и опустился назад. – Слушай, капитан, я так понял, с тобой не поделились, вот ты и злобствуешь. Ну что ты за человек, а? Пришел бы ко мне по-хорошему, посидели бы за бутылочкой, поговорили бы. Жизнь у тебя тяжелая, догадываюсь. Ну так и мы люди понимающие, не оставили бы, поспособствовали бы чем можем...
– Да как вы смеете! – Капитан подскочил на месте, выбежал из-за стола и занес кулак для удара. – Ах ты, гнида...
– А вот руками махать не стоит, – хмыкнул человечек. – Тогда уже я договариваться не захочу. А вот ты здесь ровно до завтрашнего дня продержишься, а потом покатишься колобком. Парень, из наших рук городской прокурор кормится, да и областной все понимает. Слушай, сядь, и поговорим спокойно, как деловые люди. Да сядь же, хватит мне на нервы давить! – внезапно рявкнул он.
Тяжело дыша, капитан опустил руку, но на место не вернулся. Он отступил на шаг и нервно захлопал по карманам, нащупывая сигареты. Вспомнив, что курить по совету врачей бросил еще в прошлом месяце, с досадой стукнул кулаком по бедру.
– Слушай, капитан, – примирительно заговорил человечек. – Ну не кипятись ты! Мне с тобой ссориться не резон, да и тебе со мной – тоже. Да ты бы хоть представился, что ли, а то разговариваем, как не люди...
– Дамир Ямалутдинович, – буркнул следователь, о чем тут же пожалел. Чего вдруг он разоткровенничался с обвиняемым?
– А по фамилии?
– Штепа.
– Штепа... Штепа... Ах, Штепа! Ну да, наслышаны! – чему-то вдруг обрадовался человечек. – Последний честный следак в нашем ОБХНС, как же. Единственный, можно сказать, на всю Батанскую область. Знаешь, уважают тебя, капитан, за твою принципиальность. Так и говорят – Штепу за бублик не купишь! Все верно: одна дочь как раз в возраст входит, когда на сережки да колечки заглядываются, другая в садике, жена хроническим бронхитом который год страдает, дома сидит, ползарплаты на лекарства отдаешь, сам пешком из экономии ходишь, и все равно принципиальный? Сколько раз тебе денег предлагали, капитан? Четыре раза? Пять? Молодец ты, да! Не поступаешься...
– Сколько раз мне взятку предлагали – не твое дело! – сквозь зубы процедил следователь. – В последний раз спрашиваю, подследственный: намерены чистосердечное признание писать?