– Точно. И добро пожаловать в нашу обитель. Прости, что я не смог приветствовать тебя вчера. Брат Климент сообщил мне, что тебя смущает пребывание в лепрозории, но поверь мне, тревожиться нечего. По собственному опыту я могу сказать, что эта хворь незаразна. Я навещаю прокаженных вот уже сорок лет и до сих пор не потерял ни одного пальца, а брат Климент, тот и вовсе живет и молится с ними вместе, но и его не коснулся недуг.
Умолкнув, аббат осенил себя крестным знамением, и Томас поначалу подумал, что старик отгоняет дурные мысли о заразе, но потом увидел, что Планшар смотрит куда-то через монастырский двор. Он проследил за взглядом аббата и увидел, что по двору идут монахи с носилками. Очевидно, на них был мертвец, потому что лицо его было прикрыто белой тканью, а на груди лежало распятие, которое то и дело падало, так что монахам приходилось останавливаться и возвращать его на место.
– Ночью у нас тут случился переполох, – мягко сказал Планшар.
– Переполох?
– Ты, наверное, слышал колокол? Увы, набат прозвучал слишком поздно. После наступления темноты в монастырь ворвались двое злоумышленников. Наши ворота никогда не запираются, и попасть в обитель для них не составило труда. Они связали привратника по рукам и ногам и отправились в госпиталь. Там лежал граф Бера. За ним ухаживали его оруженосец и трое из его ратников, уцелевших после стычки в соседней долине. – Аббат махнул рукой в западном направлении, но если он знал или подозревал о том, что Томас участвовал в этом бою, то никак по этому поводу не высказался. – Один из ратников спал в комнате графа. Когда явились убийцы, он проснулся, но лишь для того, чтобы умереть. Графу перерезали горло, а двое злодеев сбежали.
Старый аббат рассказывал об этих событиях так невозмутимо, словно гнусные убийства были в аббатстве Святого Севера самым заурядным делом.
– Граф Бера? – спросил Томас.
– Несчастный человек! – сказал Планшар. – Мне он очень нравился, но боюсь, что он был одним из божьих дурачков. Человеком, при поразительной учености напрочь лишенным здравого смысла. Для своих вассалов и подданных он был суровым господином, но добрым для Церкви. Я даже думал, что граф хочет купить себе место в раю, а оказалось, что он мечтал о сыне, но Господь так и не вознаградил его за ревностные усилия. Бедняга, бедняга!
Планшар проводил взглядом мертвого графа, которого несли к сторожке, затем кротко улыбнулся Томасу:
– Некоторые из моих монахов утверждали, что убийца – ты.
– Я? – воскликнул Томас.
– Я знаю, что это был не ты, – сказал Планшар. – Мы видели, как убегали настоящие убийцы. Они вскочили на коней и галопом умчались в ночь. – Он покачал головой. – Но братия пребывает в тревоге и волнении. В последнее время, увы, наша обитель пережила немало бед. Прости меня, я не спросил, как тебя зовут.
– Томас.
– Хорошее имя. Просто Томас?
– Томас из Хуктона.
– Это звучит очень по-английски, – сказал Планшар. – Так кто же ты? Солдат?
– Лучник.
– А не монах? – невесело пошутил Планшар.
Томас слегка улыбнулся:
– Ты уже знаешь?
– Я знаю, что английский лучник по имени Томас явился в Кастийон-д’Арбизон в обличье монаха. Я знаю, что он говорил на хорошей латыни. Я знаю, что он захватил замок, и я знаю, что потом он натворил в окрестностях немало бед. Я знаю, что по вине этого Томаса пролилось много слез, очень много. Люди, которые всю свою жизнь бились, чтобы построить что-нибудь для своих детей, увидели, как огонь в считаные минуты пожрал все их труды.
Не найдясь с ответом, Томас опустил глаза.
– Должно быть, тебе известно не только это, – промолвил он, помолчав.
– Я знаю, что ты и твоя подруга отлучены от Церкви, – сказал Планшар.
– В таком случае мне нельзя оставаться здесь, – сказал Томас, обведя жестом территорию аббатства. – Мне не разрешено находиться на земле, принадлежащей Божьим храмам, – добавил он с горечью.
– Ты здесь по моему приглашению, – мягко заметил Планшар, – а если Господь не одобрит мой поступок, то весьма в скором времени Он получит возможность потребовать объяснения от меня лично.
Томас посмотрел на аббата, который спокойно выдержал его изучающий взгляд. Аббат чем-то напомнил Томасу его отца, но без отцовского безумия. Его старое, морщинистое лицо светилось святостью и мудростью, и в нем чувствовалась большая внутренняя сила. Он понравился Томасу, очень понравился.
Лучник отвел взгляд и, объясняя свое отлучение, вполголоса пробормотал:
– Я защищал Женевьеву.
– Нищенствующую?
– Никакая она не нищенствующая, – возразил Томас.
– Я и сам удивился, когда услышал, – сказал Планшар, – ибо очень сомневаюсь, чтобы в наших краях завелись какие-либо нищенствующие. Эта ересь распространена на севере. Как их там называют? Братья свободного духа. И во что они верят? Что все проистекает от Бога и потому всё есть благо. Весьма соблазнительная идея, не так ли? Если не считать того, что под словом «всё» они именно всё и понимают. Абсолютно всё! Любой грех, любое деяние. Хоть кражу, хоть что угодно.
– Женевьева не нищенствующая, – твердо повторил Томас, хотя в душе вовсе не был в этом так уж уверен.