Таков был Хрущев: смелый и непоследовательный, импульсивный и непредсказуемый, готовый взяться за изменения, реформы в любой области. Не устоял он и перед соблазном «воспитать» творческую интеллигенцию. В 1957 году состоялась первая встреча Хрущева с деятелями культуры, затем было еще две. Вероятно, это хорошо, когда первое лицо в государстве общается с «производителями» духовных ценностей. Но встречи Хрущева в своей основе демонстрировали его неудачу не просто из-за собственной невысокой культуры, а прежде всего и потому, что он, как и Сталин, уверовал: партийный лидер может быть судьей и прокурором в оценке любых явлений и процессов, и в том числе творчества мастеров искусств и литературы. Все его речи перед писателями и артистами были до предела политизированными и идеологизированными. Вот несколько фраз из его тезисов, сохранившихся на отдельных листочках «проекта» выступления Хрущева 8 марта 1963 года:
– Классовые враги в сталинское время были; они применяли саботаж, вредительство, тайные убийства, террористические акты и мятежи. Бухарин, Рыков, Томский, если бы победили, то это привело бы к реставрации капитализма.
– Эренбург пишет о революции и всей советской действительности как наблюдатель.
– В Будапеште клуб «Петефи» выступал за сосуществование идеологий, а закончилось все мятежом. Москва не Будапешт, здесь не будет такого начала, а следовательно, и такого конца.
– Абстракционизм и формализм есть одна из форм буржуазной идеологии…{642}
Хрущев выступал в творческой сфере фактически защитником неосталинизма. Попытки одернуть людей с их свободомыслием сурово отомстили ему: он лишился поддержки значительной части интеллигенции.
Импульсивный реформатор терял поддержку не только у интеллигенции. На него ополчились прежде всего сами партийные функционеры и государственные бюрократы. Слово «Хрущев» тут же вызывало жаркие споры; никто не относился к нему равнодушно. Правда, к концу своей государственной и партийной деятельности Хрущев сильно растерял популярность. Его страсть к переменам, новому, экспериментам все чаще наталкивалась на стену глухого неприятия и недовольства.
Но человеческое бытие таково, что окончательную оценку жизненного пути деятелей такого масштаба дает только История. А ее вердикт не подлежит обжалованию…
Революционная дипломатия
Хрущев привнес нечто новое и в советскую дипломатию. Ленин не успел, став Председателем Совета Народных Комиссаров, побывать за рубежом, где он долгие годы прожил как эмигрант. Сталин во время Второй мировой войны дважды покинул Москву, чтобы в Тегеране и Потсдаме встретиться с лидерами западного мира. Предшественники Хрущева были «домоседами».
Первый секретарь партии быстро поразил дипломатический и журналистский мир своими экстравагантными, эксцентричными пропагандистскими выходками во время своих многочисленных визитов в зарубежные столицы. Например, Запад был поражен, когда Хрущев осенью 1960 года отправился на XV сессию Генеральной Ассамблеи в Нью-Йорк на теплоходе «Балтика», совершив многодневное путешествие. К тому же на американском берегу Хрущев пробыл почти месяц: с 19 сентября по 13 октября 1960 года, выступив около десяти раз на Ассамблее ООН…
Дипломатия Хрущева была сугубо большевистской, воинственно-агрессивной, хотя первый секретарь все свои нападки на «империалистическую политику» вел с позиций сохранения мира.
Вот характерные эпизоды.
Приехав в Париж в 1960 году на встречу глав правительств СССР, США, Англии и Франции, Хрущев, войдя в зал заседаний, уклонился, чтобы не пожать руку американскому президенту Эйзенхауэру. После открытия встречи слово взял Хрущев. В своей книге «Памятное» А.А. Громыко вспоминал, что Никита Сергеевич произнес лишь одну фразу:
– Совещание может начать свою работу в том случае, если президент Эйзенхауэр принесет свои извинения Советскому Союзу за провокацию Пауэрса (сбитого 1 мая советскими ракетчиками около Свердловска).
Эйзенхауэр, как пишет Громыко, еле слышным голосом, скорее для себя, чем для других, заявил:
– Подобных извинений я приносить не намерен, так как ни в чем не виноват{643}
.После минуты молчания главы правительств покинули зал. Встреча не состоялась. Затем Хрущев давал заключительную пресс-конференцию. Сделав традиционное заявление, Хрущев передал бумажки Громыко и в ответ на недружественное гудение и выкрики значительной части журналистов разразился длинной, совершенно неожиданной тирадой. Приведу ее, хотя она и весьма пространна, но в советской печати дана лишь в изложении.
«…Господа, я прошу извинить меня, но хочу сразу ответить той группе, которая здесь «укает». Меня информировали, что канцлер Аденауэр прислал своих агентов, недобитых нами под Сталинградом, которые шли в Советский Союз с «уканием». А мы так им «укнули», что сразу на три метра в землю вогнали. Так что вы «укайте», да оглядывайтесь. Мы вас били под Сталинградом, на Украине, в Белоруссии – и добили. Если же остатки будут «укать» против нас и будут опять готовить нападение, то мы так «укнем», что…