10 вождей. От Ленина до Путина

Члены политбюро, видя, как страна держится на плаву лишь за счет «проедания» золота, газа, нефти, руды, другого сырья и промышленных товаров, молчали. Все молчали. Помнили о судьбе Шелепина и Егорычева, которые, позволив в свое время легкую критику «неприкасаемых», сразу же оказались вне властной обоймы. В рабочих записях высшей партийной коллегии ни слова (!) критики в адрес генсека, его бездеятельности и недееспособности. Каждый беспокоился о благополучии собственном, но не о благе государства и народа. В этой связи приведу размышления В.И. Болдина, ответственного работника ЦК. Они здесь достаточно объективны. «… Да, были слабости у Брежнева, да, было чему удивляться и что ненавидеть. Но почему все молчали, ликуя, поклоняясь генсеку? Где те руководители, которые обязаны были сказать правду о состоянии дел и престарелому лидеру, и членам ЦК, и народу? Не камарилья ли трусов, обладавшая властью в центре и на местах, довела нашу страну «до ручки» и не они ли должны нести главную ответственность за то, что произошло с великой державой? Только когда не стало Брежнева, каждый, чтобы показать, вот какой он был смелый и оставался таким всегда, начал поносить своего кумира. Какую же надо было иметь беспринципность, нищету духа, чтобы молчать и таить от людей правду?»{802}

Болдин здесь, конечно, прав. Но это не «вина» старцев, сидевших в политбюро, а органический порок всей системы. Во главе пирамиды власти всегда был первый вождь, и он стоял вне критики.

Вождей развенчивали лишь после смерти (кроме первого, который мертвый оказался самым «нужным» из всех семи лидеров компартии). Не отошел от этой традиции даже Горбачев, представитель реформаторской линии в КПСС.

В своей почти часовой обличительной речи после выступления Б.Н. Ельцина 21 октября 1987 года на пленуме последний генсек «ущипнул» мертвого Брежнева. «Я вкусил с Андреем Андреевичем Громыко, с Владимиром Васильевичем Щербицким, с Михаилом Сергеевичем Соломенцевым сложившийся стиль на последних этапах работы Леонида Ильича Брежнева. Знаю все, товарищи. Это была беда нашей партии…»{803}

«Знал все», а о «беде» сказал спустя столько времени. Это было стилем руководства на самом верху, где требовались угодничество, а не мужество, готовность соглашаться с первым лицом, а не перечить ему. Система власти с ленинско-сталинских времен отрегулировала механизм вождизма до автоматизма.

По сути, больной Брежнев с середины семидесятых годов не занимался активно ни партийной, ни государственной деятельностью. Но по-прежнему хотел едва ли не ежедневно появляться на телевизионных экранах. Поэтому медленное разрушение генсека могла наблюдать вся страна, весь мир. Как образно писали В. Соловьев и Е. Клепикова, Брежневу, когда он приехал в Вену, «стоило огромных усилий любое движение, все равно какое: слушать Моцартово «Похищение из сераля», спуститься по лестнице или поднять тяжелый том договора SALT 2»{804}

.

А ведь он искренне верил, что очень нужен стране благодаря своему опыту, хватке, мудрости. Он не понимал, что видимо главной чертой мудрости является способность чувствовать время. В этом чувстве – честное понимание прошлого, отсутствие абсолютизации роли настоящего, обладание зернами пророчеств грядущего. Такой человек способен видеть себя не эпицентром бытия, а может беспристрастно и критически взглянуть на дела свои как бы со стороны.

Брежнев не был способен на такое. Шаркающая походка, нечленораздельная речь, «деревянные» жесты, полная неспособность во что-либо вникнуть стали не только предметом выражения народной жалости к «вождю», но и причиной появления бесчисленного количества анекдотов и насмешек, о чем я писал в начале очерка. По сути, Брежнев стал символом, провозвестником заката Системы. Траектория ленинского революционного «взлета» вступила в фазу резкого снижения и последующего падения.

Ленин в 1917 году начал эту траекторию с государственного переворота в октябре, ликвидации демократического парламента – Учредительного Собрания, уничтожения свободы печати и слова, внедрения в жизнь бесчисленных реквизиций, изъятий, конфискаций, подавления крестьянского мятежа в Тамбове и рабочего, солдатского, крестьянского – в Кронштадте, как и сотни других. Он развязал руки действию сил, которые уже сам не контролировал. Самое удивительное, что эта нежизнеспособная антигуманная система выжила и стала исключительно мощной и монолитной. Благодаря насилию, страху, организации, дисциплине, догматизму и бюрократизму. Но все эти составляющие движения ленинской системы постепенно исчерпали себя. Траектория «ленинских заветов» неуклонно снижалась. После Брежнева еще будут три генсека. Лишь последний из них попытается сделать что-то реальное. Но настоящим олицетворением грядущего краха ленинской системы, помимо его ослабевшего желания, станет Леонид Ильич Брежнев.