100 грамм предательства

Пытаюсь взобраться по ветке, но она угрожающе трещит… Зацепиться ногами за отвесный обрыв тоже не выходит, хотя я продолжаю искать на ощупь какой-нибудь уступ, камень или ещё одну ветку. Но ступни лишь увязают в глине и тоже соскальзывают…

— Тина, помоги мне! — шепчу, давясь воздухом.

Наконец-то я вижу её: остановившись на самом краю, она опасливо заглядывает в пропасть.

— Ты ещё здесь?

— Помоги… Руки… Я сейчас упаду.

— Именно! — ликует Тина.

— Ты чего?..

— Тебе пора покинуть остров!

— Нет… Прошу… — из последних сил я цепляюсь за кривую ветку. — Позови скорее кого-нибудь… Дин… — хриплю еле-еле.

Тина вдруг наклоняется, присев на колени. И во мне всё-таки зарождается надежда: вот сейчас она протянет руку и вытащит меня. И её пальцы и правда тянутся ко мне.

— Спасибо… — шепчу я одними губами.

— Ты так ничего и не поняла, да?

Вместо того, чтобы подать руку, она дёргает за шнурок у меня на шее, срывая мой оберег.

Медленно поднявшись, Тина отряхивает пыль с коленок, затем заносит ногу и опускает на мою ладонь… Мне чудится хруст, и я вскрикиваю от боли, а на глазах наворачиваются слёзы.

— Чтоб ты знала. Ты больше не нужна Дину. Не нужна Магнусу. И Либерти ты тоже больше не нужна!

Словно в замедленной съёмке я вижу, как другая нога Тины опускается на вторую руку. Боль такая, что я по инерции разжимаю пальцы, стоит Тине чуть ослабить силу.

— Не-ет!

Кубарем лечу вниз. Из глаз посыпались искры, а дыхание перехватило. И когда мне всё-таки удаётся вдохнуть, я со всего маху вхожу в ледяную воду.

38 глава/В заточении. Сон и реальность

Судорожно дышу, будто снова наглоталась ледяной воды. Это сон. Всего лишь сон… Всё уже давно случилось, и пора бы успокоиться.

Но сердце продолжает неистово биться — ещё несколько ударов и пробьёт грудную клетку.

Такие сны — не редкость, они прорастают внутри, чтобы распуститься, когда я закрою глаза.

Сегодня в камере особенно холодно. С тоской думаю о солнечном свете, который остался в прошлой жизни… Вспоминаю, как мы с Крэмом гуляли недалеко от статуи Либерти или носились среди васильков.

Безмятежное небо раскинулось тончайшим синим шёлком, а янтарное солнце нежно укрывало нас тёплыми лучами. Почему-то именно это воспоминание кажется наиболее ярким и живым.

Хотя иногда в память бесцеремонно вторгается Дин — и вот мы уже на фестивале, он крепко обнимает меня, прижимая к себе, улыбается, гладит по щеке, а потом… как я ни стараюсь воссоздать наш первый поцелуй, ничего не выходит.

В одно мгновенье Дин растворяется в воздухе, а его место занимает Тина. В её взгляде столько ненависти, что хватило бы на целый город. Она наклоняется и шепчет зло:

— Ты нам не нужна…

Толчок.

И я кубарем лечу вниз, беспомощно размахивая руками. Жаль, я не чайка Ливингстон из потрёпанной книжки Крэма, а значит, мне не дано взлететь.

Удар.

Боль.

Затем — обжигающий холод, и я проваливаюсь в водяную пучину. Дышать нечем, словно скованное льдом тело не слушается, и я камнем иду ко дну. Пытаюсь сделать вдох, но лёгкие заполняет вода. Ещё одна попытка вдохнуть, и в глазах темнеет… и только где-то в голове, будто в насмешку, продолжает звучать издевательский голос Тины:

— Ты не нужна Дину.

Широко распахиваю глаза, но вокруг царит всё та же непроглядная тьма. Пора бы уже привыкнуть — я до сих пор в своей консервной банке, лишь Тина продолжает шептать:

— Не нужна. Не нужна. Не нужна.

Заткнись!

Закрываю уши ладонями, только всё бесполезно, потому что Тина и так навсегда поселилась у меня в голове.

Скрежет двери заставляет вздрогнуть и сжаться в углу. В ожидании мучаю ноготь, который и так уже сгрызла до мяса, но ничего не могу с собой поделать — нервы напряжены до предела.

Что если именно сегодня Фугу решила претворить свою угрозу в жизнь?

Я ни за что не выйду отсюда. Вот уже и лестница змеёй сползает сверху… Но я игнорирую её — повиновения вы не дождётесь.

Хотя что мешает Плюкашу спуститься самому? Что ж, тогда буду кусаться и брыкаться, пока не пристрелят. Главное, чтобы он не отрубил меня и не отволок в камеру пыток, пока я буду без сознания. Об этом я как-то не подумала…

Тишина разливается по камере, будто вышедшая из берегов река, заполняя собой всё пространство.

Что-то не так. Плюкаш никогда не молчит.

Уговариваю себя подняться и подойти к лестнице. Но что есть уговоры самой себя против животного страха?

Так проходит несколько мучительных минут. Время опутывает меня, словно паутина и я увязаю в ней, не в силах пошевелиться.

Лестница уже не извивается, а висит неподвижно и даже не колыхнётся. Воздух вокруг застыл, а в лёгких и вовсе окостенел — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Наконец-то я улавливаю сверху какое-то движение.

— Кара, ты здесь?

Голос звучит глухо, но кажется до боли знакомым, и моё воспалённое сознание выдаёт единственное имя, которое всё это время я хранила за пазухой, у самого сердца:

— Дин?..