100 магнитоальбомов советского рока

Контуры альбома стали отчетливо прорисовываться после того, как ветеран московского рока Владимир Рацкевич, на репетиционной точке которого записывалась «Однокомнатная квартира», познакомил Шумова с идеологом студийной группы «Метро» Юрием Царевым. «В миру» Царев был художником, специализирующимся на плакатной графике. Параллельно у него накопилось немало собственных песен, записать которые физически не хватало рук. Царев предложил Шумову нехитрый бартер: музыканты «Центра» помогают ему записать альбом «Метро», а Царев достает аппаратуру и помогает «Центру» записать их песни. В итоге весной 1984 года в мастерской Царева, превращенной на несколько недель в опутанную проводами студию, было записано сразу три альбома — «двойник» группы «Метро» и «Чтение в транспорте».

«Царев был живчиком и с лету схватывал то, что мы играли, — вспоминает Шумов. — Для нашей примитивной музыки его профессиональных навыков было вполне достаточно».

Большая часть сессии осуществлялась силами всего трех человек. Барабанщика заменил ритм-бокс, Шумов играл на басу и пел, Царев и Локтев играли на клавишах. Первоначально треугольник Шумов-Царев-Локтев напоминал героев басни про лебедя, рака и щуку. Шумова в тот момент интересовали авангардистские сумасбродства и минималистские аранжировки в стиле ранней Нины Хаген. Царев тяготел к электронной волне и ска. Локтев увлекался танго и музыкой неоклассиков типа Дебюсси и в свою очередь настороженно относился к ска, называя этот стиль не иначе, как «корявый реггей». Тем не менее «мясистость» и мощный звук на альбоме во многом обуславливал сверхэнергичный клавишный тандем, эффективность действий которого объяснялась тем, что Локтеву удалось прийти к общему вкусовому знаменателю с Царевым.

«Локтев сразу же поразил меня оригинальной техникой игры, — вспоминает Царев. — Он не сильно разбрасывался по клавиатуре, преимущественно занимаясь «опеванием» одной ноты».

Пиком инструментального сотрудничества трио Шумов-Царев-Локтев в области аранжировок стала запись «Сердцееда» — одного из главных боевиков «Центра» того времени. Этот написанный в ля-миноре психоделический свинг исполнялся на выступлениях «Центра» под сопровождение живых барабанов, и если звукооператоры за пультом не были вдрызг пьяными, в зал обрушивался смерч страшной силы.

При записи студийного варианта «Сердцееда» Шумов включил на ритм-боксе какой-то классический танцевальный ритм, Локтев с Царевым переглянулись, и... через пять минут шедевр был готов. Не изнасилованный каждодневным вокальным тренингом голос Шумова добавлял в наглухо закодированный текст песни элемент нарочитого сюрреализма: «Он просвечивает инфралучами каждый миллиметр пространства / Под его окном / Он вылезает по пояс из форточки — чтобы лучше видеть вокруг / Под его окном / Он пишет на радио о всех проведенных им наблюдениях / Под его окном...»

«Как и многие мои песни, «Сердцеед» написан совершенно бессознательно, — признается Шумов. — Я не слишком заботился о содержании — разве что компоновал слова так, чтобы они подходили друг к другу по ассоциациям».

Спустя добрый десяток лет Шумов записал римейк «Сердцееда», сделав эту композицию еще более динамичной и добавив в конце несколько новых куплетов. Показательно, что «Сердцеед» был чуть ли не единственным номером на «Чтении в транспорте», в котором развивались рок-н-ролльные традиции «Стюардессы» и предвосхищалась эстетика следующего альбома «Тяга к технике». Остальные песни относились к рок-стилистике чисто номинально, продолжая музыкальные прогулки Шумова по странам и континентам.

На композиции «Чтение в транспорте» Шумов впервые применил новый вид стихосложения, впоследствии названный критиками «конкретной поэзией». Через несколько лет тексты подобного рода, представлявшие собой бесстрастную фиксацию каких-нибудь бытовых сцен, стали фирменным знаком Шумова. Достаточно вспомнить его «Флору и фауну» (с перечислением названий животных и растений в манере «напевного говорения»), а также альбомы «Русские в своей компании» и «Очищение».

«У меня было два стиля, исходя из которых я сочинял тексты, — говорит Шумов. — Один из них — черная романтика, написанная под влиянием Гумилева, Головина и французских поэтов-импрессионистов. В то же время у меня была натуральная современная поэзия — типа «Алексеев» и «Чтение в транспорте», написанная совершенно самостоятельно».

«Мы с Шумовым подолгу беседовали о том, чтобы попробовать делать тексты без эмоционального или сюжетного акцента, — вспоминает поэт Евгений Головин. — Не критикуя ситуацию, не восторгаясь ею и не отрицая ее. Безусловно, все это могло вызвать у слушателя недоумение. Но если создать таких песен около десяти, человек постепенно начинает входить в совершенно абстрактную объективную реальность. На мой взгляд, все «Чтение в транспорте» надо было сделать именно таким».