100 великих катастроф XX века

Знаменитый тенор в ужасе вскочил с постели и попытался встать на усыпанный осколками стекла пол, уходивший из-под ног. В полутьме ему удалось найти дверь и открыть ее. Карузо очутился в коридоре, где уже собрались певицы, с которыми он пел, обезумевшие от страха. Некоторые выскочили в одних ночных рубашках, кое-кто успел наспех накинуть чужое платье или надеть на голову бутафорскую шляпу.

Все бросились вниз, в большой холл бельэтажа, и окружили персонал отеля и других постояльцев, испуганных не менее, чем они. «Это землетрясение», — из уст в уста передавалась жуткая новость. Хотя стены продолжали трещать и раздавался грохот падающих кирпичей и осыпающейся штукатурки, наступила некоторая передышка. Карузо взял себя в руки, бросился в свой номер, надел туфли и обмотал полотенцем горло, опасаясь за свой уникальный голос, а затем, схватив портрет Теодора Рузвельта с автографом, который тот подарил Карузо, стремглав кинулся вниз.

Сделал он это вовремя. Кто-то сказал, что отель может с минуты на минуту рухнуть, и началась паника. Все устремились к дверям. После подземного толчка Карузо вышел из гостиницы целый и невредимый, если не считать пережитого потрясения. Рассказывают, будто он боялся, что от пыли и стресса потеряет голос. Карузо приосанился и запел громко и чисто, успокоив себя и других оставшихся в живых людей.

Именно так это было или иначе, сказать сейчас трудно. Так же, как и встреча Карузо с подвыпившим Джоном Барримо-ром, превратившаяся в анекдот. Вымысел и реальность тех событий переплелись столь тесно, что, вероятно, отделять их друг от друга теперь уже не имеет смысла.

Барримор — знаменитый актер того времени. Но не менее знаменит был он своей любовью к спиртному. Вечером накануне землетрясения он играл в пьесе Ричарда Дэвиса «Диктатор» на сцене театра «Коламбия» на Пауэлл-стрит. Но Барримора очень мало интересовала пьеса, гораздо больший интерес для него представляла чужая невеста, так как хорошеньких женщин он не пропускал. Когда произошло землетрясение, он в отеле «Сен-Фрэнсис» как раз занимался тем, что добивался благосклонности женщины. Одетый со вчерашнего дня в вечерний костюм, он оставил предмет своего увлечения, явившись публике у входа в гостиницу без единой царапины.

Наткнувшись на запертую дверь бара «Сен-Фрэнсис», он выбрался через завалы на улицу и увидел рыдающего на перевернутом и разбитом экипаже полураздетого, с полотенцем вокруг шеи Энрико Карузо. Он прижимал к груди портрет Теодора Рузвельта. Это было все, что тенору удалось спасти из своего набитого добром гостиничного номера.

Щегольски одетый, во фраке, с бриллиантовыми запонками, Барримор окликнул Карузо: «Привет, старина. Унылая картина, правда?»

Карузо сначала мельком глянул на своего разодетого коллегу, потом посмотрел на него более внимательно и улыбнулся. Абсурдность ситуации изменила его настроение. «Мистер Барримор, — сказал Карузо, — знаете, вы единственный человек в Сан-Франциско, кто приоделся по случаю землетрясения».

Знаменитому тенору и нескольким его коллегам удалось сесть в последний поезд, отходивший в Нью-Йорк. «Никогда ноги моей здесь больше не будет, — клялся Карузо, — лучше уж я проведу остаток дней у подножия Везувия…»

В городе же творилось нечто невообразимое. Нарождающийся день оглушал грохотом обваливающихся домов. Огромная толпа собралась на площади Юнион-сквер, где, по крайней мере, не угрожала опасность погребения под обломками строений.

Разрушения везде были чудовищными, но в тех частях города, где улицы пролегали по насыпному грунту, земля была словно вздыблена волнами, которые раскалывали тротуары и скручивали в узел трамвайные рельсы, как если бы те были из растопленной замазки. Карнизы, трубы и все пышные украшения, которые так любили архитекторы того времени, обрушивались вниз, угрожая людям, находящимся на улицах.

Землетрясение началось с относительно слабых колебаний, которые, усиливаясь, достигли максимума примерно к концу сороковой секунды, а затем внезапно прекратились на 10 секунд. Потом колебания возобновились, еще более сильные, и продолжались около 25 секунд. Это был конец главного толчка. И хотя за ним последовало много более слабых толчков, ни один из них не был серьезным.

Каков же результат этой минуты сотрясений? На холмах, где здания были возведены на твердых породах, повреждения оказались относительно небольшими. Обрушились трубы, были разбиты окна, поломана мебель, побита посуда, попорчена арматура, но серьезных разрушений самих построек не было. А там, где здания стояли на менее твердой почве, между холмами, разрушения оказались очень сильные, особенно кирпичных домов. Самые же трагические разрушения произошли на побережье. Буквально в один миг на Барбари-Коуст развалились сотни деревянных домишек, возведенных на зыбучих песках. Они превратились в неузнаваемые руины, погребя под собой обитателей. Весь район превратился в огромный «пудинг» толщиной до 5 м, состоящий из битого кирпича, сломанных деревянных балок, мертвых людей и лошадей.