100 Великих Книг

Действие «Рамаяны», как известно, развертывается на сугубо индийской почве. Но в ней отчетливо прослеживаются многочисленные северные реминисценции, восходящие к арийскому и доарийскому периоду истории индоевропейцев. Сказанное как раз и относится ко всей «обезьяньей линии» древнеиндийской мифологии. Лишним подтверждением тому может служить и известный эпизод «Рамаяны». Первоначально «обезьяний» царь Сугрива отправляет свое многочисленное войско на поиски похищенной Ситы — жены Рамы — не куда-нибудь, а на Север (!), красочно и довольно-таки точно описывая предстоящий маршрут. Сначала спасителям Ситы предстоит преодолеть область ужасного мрака (читай: область полярной ночи). За ней посреди Вечного Океана лежит Счастливая обитель света с Золотой горой Меру, где повсюду растут чудесные плоды, реки текут в золотых руслах, и царит золотой век. Любопытно, что здесь временное описание заменяется пространственным. Причем эту пространственную последовательность (сначала Царство тьмы — затем Царство света) следует понимать и во временном плане (сначала полярная ночь — затем полярный день)

Таким образом, индоарийских сверхсовершенных «обезьянолюдей» приходится признать уроженцами Севера. Того же Ханумана (дословно «Имеющий (разбитую) челюсть» — из-за увечия, нанесенного ему Богом Индрой). О, это была удивительная до неправдоподобности «обезьяна»! Сподвижник Рамы обладал воистину бесценными качествами. Чего стоили только его летательные способности! Хануман вырастал до исполинских размеров и проносился по поднебесью, как летучая гора. Ветер, рожденный его стремительным полетом, рассеивал облака на небе и гнал по морю бурные валы. Тень Ханумана бежала внизу по волнам, словно судно, движимое попутным ветром. А он летел в вышине, то ныряя в тучи, то снова появляясь из них, словно ясный месяц.

Батальные сцены в «Рамаяне» столь же захватывающи и изобилующи невероятными подробностями, как и в «Махабхарате»:

В бронях златокованых демоны с томною кожейНа горы огромные в сумраке были похожи «…»На рать обезьянью, вконец ослепленные гневом,Ужасные ракшасы лезли с разинутым зевом.

На ракшасах темных брони златокованы были,Но войском Сугривы они атакованы были.На древки златые знамен обезьяны кидались,В коней, колыхавших густые султаны, вцеплялись.В клочки разрывали они супротивные стяги,Слонов и погонщиков грызли в свирепой отваге.И стрелы, что были, как змеи, напитаны ядом,

Метали два царственных брата, сражавшихся рядом.И ракшасов тьму сокрушили, незримых и зримых,Опасные стрелы царевичей необоримых.В ноздрях и в ушах застревая, взвилась крутовертьюКолючая пыль меж земной и небесною твердью.Мешая сражаться, она забивалась под веки.По ратному полю бежали кровавые реки.

Гремели во мраке мриданги, литавры, панаши.Воинственных раковин слышался гул величавый.Им вторили вопли пронзительные обезьяньи,Колес тарахтенье, коней исступленное ржанье.Тела вожаков обезьяньего племени былиНавалены там среди темени, крови и пыли.Там ракшасов гороподобные трупы лежали,

И дротиков груды, и молотов купы лежали «…»Лишь стрелы во мраке сверкали огня языкамиДа грозные ракшасы гибли в огне мотыльками.Сражения ночь озарилась обильным свеченьем,Точь-в-точь как осенняя ночь — светляков излученьем:Там стрел мириады блистали златым опереньем…(Перевод Веры Потаповой)