100 великих любовников

Известен анекдот того же корреспондента, приведенный им как доказательство вольности разговоров, допускаемых императрицей между своим окружением. Григорию Орлову, хваставшемуся однажды своим личным влиянием в гвардии, вдруг вздумалось в присутствии государыни объявить, что ему было бы достаточно месяца, чтобы свергнуть ее с престола. На что граф Разумовский заметил: «Может быть, мой друг. Но зато и недели не прошло бы, как мы бы тебя вздернули».

Впрочем, Орлов мог не задумываться над своими словами. В то время когда Бретейль обратил внимание на его быстрое возвышение, этот красавец-офицер, равному которому по мужественной красоте не знала Россия, уже принял наследство Понятовского и имел в виду совершенно иное. Григорий, баловень судьбы, никогда не был честолюбив в истинном смысле этого слова. Екатерина даже считала, что он страдает недостатком честолюбия. Он принимал участие в государственном перевороте из любви к приключениям, а также повинуясь инстинктивному стремлению, побуждающему человека, даже наименее склонного к авантюре, принять сторону любимой женщины. Он служил возлюбленной.

Григорий Орлов не любил заниматься политикой. Для простого, необразованного офицера из солдат это было скучным делом. Ему просто нравилось играть роль из тщеславия.

Это тщеславие побуждало его поскорее сделаться мужем русской императрицы. Он сделал свое дело, возвел Екатерину на престол и устранил Петра с помощью братьев. Теперь он требовал, чтобы и она исполнила свое обещание, ради которого он и его четыре брата рисковали жизнью и обагрили руки в крови Петра Федоровича.

Красавец Григорий не видел к тому никаких препятствий. Она же видела, причем не одно. И все же не смела заговорить с любимым на языке рассудка, она уступала под властными просьбами и нежными ласками фаворита. Екатерина любила Орлова чувственной любовью. Но она не могла прямо отказать ему. Императрица заявила Григорию, что не может выйти за него, не имея согласия Государственного совета.

Тем временем Орлов и его братья повсюду агитировали в пользу брака, распространяя слухи о хилости и нездоровье Павла Петровича и о необходимости обеспечить русский трон наследником на случай его смерти.

В начале 1763 года страстно влюбленная Екатерина отправилась в Москву для своей коронации. День коронации Екатерины стал началом долгого, растянувшегося на несколько месяцев, объявленного и необъявленного праздника. Устраивались пиры, приемы, официальные собрания в честь государыни. Словом, все это заставило вечно сонную Москву стряхнуть оцепенение, дало надолго пищу для разговоров праздной столичной знати.

Екатерина была частой гостьей на этих собраниях. Она неизменно приветливо улыбалась. Никто не мог бы даже заподозрить, что за внешней беззаботностью скрывается недомогание ранней беременности. Ее нередко сопровождал Григорий Орлов. Повсюду он оказывался самым высоким, самым широкоплечим, самым видным мужчиной. Он был в расшитом золотом камзоле, в панталонах, на пальцах сверкали перстни, а грудь так и блестела от орденов и медалей. Орлов при Екатерине исполнял отнюдь не декоративную роль. Он знал, как держать себя, не заслоняя императрицу. Наоборот, он всячески подчеркивал ее величие. И хотя в его обращении к ней сквозило добродушное панибратство, он никогда не выходил за рамки.

Поддержка такого сильного, надежного человека, как Орлов, многое значила для Екатерины. Ведь за ее наружной безмятежностью скрывались тревога и неуверенность в будущем.

На заседании Государственного совета Екатерина заявила, что желает обвенчаться с Григорией Орловым. Никто не смел ей возражать. Все боялись всесильного фаворита, которому Екатерина успела уже подарить более миллиона рублей и десять тысяч душ крестьян, превратив его из нищего в богача.

Но Панин, воспитатель цесаревича, был также смел и отважен. Он ревновал императрицу и ненавидел Орловых, на которых смотрел как на выскочек. Хотя он и сам был невысокого происхождения, но его ум и образование давали ему право занимать при дворе почетное место, тогда как Орлов был груб и ленив.

И в то время как все сенаторы молчали, Панин заявил: «Императрица может поступать, как ей угодно, но госпожа Орлова никогда не будет императрицей российской». Произнося эти слова, он выпрямился во весь рост, прислонясь в вызывающей позе к стене, у которой стояло его кресло. Коснувшийся в эту минуту обоев, его парик оставил на них белое пятно, которое его товарищи заметили и о которое потом старались потереться головой «для храбрости», как они выражались. Панина поддержал Кирилл Разумовский.

«Друг мой, я люблю тебя, но, если я обвенчаюсь с тобою, нам грозит участь Петра III», – сказала императрица фавориту.