100 великих узников

Отношение челяди к господину своему, опираясь единственно на патриархальности нравов, должны были, вместе с упадком древней простоты, совершенно измениться; из клиентов они мало-помалу сделались крепостными, а местами (например, в России) — совершенными рабами. Много способствовало этому сближение славян с немцами и греками; беспрестанные распри между славян придали не свойственную им прежде одичалость. С военнопленными они начали поступать сурово, бесчеловечно; делились при разделе добычи, как скотом, разлучая сына от отца, жену от мужа… Этим, однако же, не ограничивалось варварство предков наших — гнусный торг невольниками сделался у нас всеобщим обыкновением — вся Европа, но еще более Восток, наполнился славянскими рабами' так что имя "славянин" у всех европейских народов сделалось однозвучным со словом "раб". Целые корабли, нагруженные невольниками, отправлялись вниз по Дунаю в Константинополь. О цветущем состоянии этой торговли свидетельствуют договоры Олега и Игоря с греками…

По поводу этого отрывка у Н. И. Гулака спросили, почему он старался показать положение рабов в древней России в самом ужасном виде? И он ответил, что показал его в таком виде, в каком оно ему представлялось.

Выше говорилось, что Н. И. Гулак не назвал на допросе ни одного имени, часто вообще отмалчивался или утверждал, что ничего не знает об Обществе и его членах, и тем более не знает о том, имело ли оно связи с жителями Царства Польского и с заграничными славянскими племенами. Для следователей это было удивительно, ведь к тому времени почти все его товарищи дали откровенные показания. И тогда жандармы решили использовать священника, уже неоднократно оказывавшего услуги III Отделению в качестве агента-провокатора. Это был поп Казанского собора Алексей Малов, но Н. И. Гулак оставался непреклонным и перед его увещеваниями. В одном из своих рапортов священник сообщал как стал доказывать арестованному, что "всякое частное клятвенное слово, а особливо, если оно дано в каком-либо преступном начинании, — есть явный грех и нарушение священнейшей клятвы, которая изрекается нами в верноподданной присяге" На это Н. И. Гулак отвечал: "Все это так, но я не могу"

.

По показаниям А. Малова, "вид узника был печален, но не дик; взоры — томны, но кротки и смиренны… Когда я сказал ему, что ежели вы продолжите ваше упорство и не сознаетесь, я не причащу его — при этих словах он зарыдал… и сказал мне: "Если не для причащения то хотя из христианской жалости навещайте меня". Священник еще несколько раз приходил к Н. И. Гулаку, старался затронуть его религиозные чувства, убеждал, что

"его ждет Божья кара, что кроме преступления перед правительством, он согрешил и перед Господом". Только после того, как во время одного из допросов узника ознакомили с показаниями других, заключенный тоже открыл кое-что, но только касающееся его самого…

Первого апреля Н. И. Гулака отвезли в одну из камер Алексеевского равелина и приказали коменданту содержать узника самым строгим образом в совершенном уединении, не допускать к нему никого, "не давать ему ни книг, ни других предметов развлечения"

, так как "арестант этот есть самый важный, закоренелый и доказанный преступник". Но, несмотря на все убеждения и явные против него улики, он показал только упорство и "не открывает подробностей своего преступления".