1000 лет радостей и печалей

За время жизни в Париже отцу редко требовался отдых, и бывали ночи, когда он вообще не мог заснуть. Девятнадцатилетний паренек, приехавший из чужих краев, он чувствовал, что его нынешняя жизнь оторвана от воспоминаний прошлого. Волнения и тревоги, амбиции и сомнения наполняли его голову идеями и чувствами, и он немедленно записывал в блокнот любую пришедшую на ум мысль, независимо от времени суток. Чтобы дать мозгу немного отдохнуть, он принимался ходить вверх-вниз по лестнице или гулять по бульварам в толпе. Он все чаще находил утешение в литературе, особенно в поэзии. Его восхищала проза русских авторов, в том числе «Шинель» Гоголя, «Дым» Тургенева, «Бедные люди» Достоевского, но особенно его влекла поэзия Блока, Маяковского, Есенина и Пушкина.

Поэзия для него стала приобретать возвышенный, почти священный статус. Он глубоко разделял приверженность к творческой, насыщенной эмоциями жизни, о которой говорили Аполлинер (он любил цитировать его слова: «У меня была свирель, которую я не променял бы на маршальский жезл») и Маяковский (перечислявший свои потребности: «Перо, карандаш, пишущая машинка, телефон, костюм для посещения ночлежки, велосипед»). Узнав о самоубийстве русского поэта в 1930 году, он горевал так, словно потерял дорогого друга.

Особое место в его сердце занимала гражданская поэзия бельгийца Эмиля Верхарна, и позже он бережно переведет на китайский сборник его стихотворений, озаглавив его Юанье юй чэнши («Поле и город»). По его мнению, Верхарн обладал как современной, трезвой рациональностью, так и эмоциями, более сильными и сложными, чем можно встретить у кого-либо из более ранних авторов. О Верхарне отец обычно говорил так: «Он предупреждал читателей о лавинообразном росте городов в капиталистическом мире и перспективе вымирания многочисленных деревень».

В собственном творчестве отец стремился найти слова, метко характеризующие социальные реалии и эмоции. «Мне становится плохо, когда ловлю себя на использовании шаблонных фраз, – писал он. – Отвратительно, когда поэт не брезгует штампами». Вдохновившись французскими сюрреалистами, он заполнял блокнот мимолетными ощущениями в стиле «психического автоматизма» Андре Бретона.

Под влиянием Ли Южаня отец начал знакомиться с революционными советскими фильмами, которые показывали в так называемом Ленинском зале, расположенном в рабочем районе Парижа. Как-то вечером они с Ли Южанем отправились в Латинский квартал, на рю Сен-Жак, 61, на собрание молодых прогрессистов из Восточной Азии. После этого он написал свое первое стихотворение – «Собрание».

Сбившись кружком, мы сидим в клубах дыма,крики, шепот и шум над столами.Голоса – нежность, ярость и взрывы пронзительных звуков…Жаркие лица скачут под лампами.Обрывки – французский, японский, аннамский[6], китайский

бурлят по углам.Очки, сигареты, длинные патлы.Кто-то читает письмо, кто-то – газету…Задумчиво, с горечью или в волнении…безмолвно……пунцовые губы разверсты,и брызжут слова, словно искры.За всяким печальным, непримиримым лицом,за каждым прямым или согнутым теломрисуется тень темной скорби.Они кричат, и орут, и бушуют,

сердца их горят,кровь вскипает…Они – с востока,японцы, аннамцы, китайцы,Они –обожают свободу и ненавидят войну,из-за этого страждут,из-за этого рвут себе душу,обливаются потом,умываются горькой слезой…

Стиснув кулак,стучат по столу,вопят,ревом ревут!Окна плотно закрыты,за ними – тьма окружает,капли дождя с болью стучат по стеклу…Дом полон тепла,тепло струится по лицам,втекая в каждое сердце,все дышат одним,

каждое сердце пылает одним и тем же огнем,пылает,пылает……В этом мертвом Париже,в эту мертвую ночьна рю Сен-Жак, 61 – теплится жизнь,наши души пылают[7].

Через десять дней после написания этого стихотворения отец отправился домой.

Глава 3

Снег падает на землю Китая