1001 забытое чудо. Книга проклятых

И предметы, которые иногда набивают шишки рыбам. Крайнее нерасположение и маскировка или отступление под прикрытием таких слов, как «похоже» и «напоминают» запрещают резкие переходы, но что дух, оживляющий всю Промежуточность, устремлен к достижению резких переходов, — потому что если бы нечто могло оторваться от места своего образования и своей среды, оно стало бы реальной вещью, чем-то, не сливающимся до неразличимости со своим окружением. Поэтому все попытки стать оригинальным, все попытки изобрести нечто, большее, чем простое расширение или модификация предшествующего, есть позитивизм — или если бы кто-нибудь мог придумать приспособление для ловли мух, положительно отличное от всех других приспособлений, или не связанное с ними, он был бы тут же вознесен на небо, или к Позитивному Абсолюту, оставив после себя такой сияющий след, что когда-нибудь в другом веке о нем рассказывали бы, что он был вознесен в огненной колеснице, а еще в другом веке, что его поразила молния…

Я собираю заметки о людях, которых якобы поразила молния. Я думаю, что высокое приближение к позитивизму достигалось часто — мгновенный перенос — остаток негативизма оставлен позади, и это очень похоже на воздействие удара молнии. Когданибудь я расскажу историю «Марии Челесты» — «как надо», как сказала бы «Сайентифик Амарикен Саплмент» — таинственное исчезновение капитана корабля, его семьи и экипажа…

Из позитивистов, ушедших вперед на пути Внезапного Перехода, я думаю, что Манз является выдающимся, но его приближение удерживалось внизу его сильной связью с публикой, а презирать, оскорблять и бросать вызов столь же непозитивно, как и ползать, и задабривать. Конечно, Манэ начал с непрерывности по отношению к Курбэ и другим и тогда между ним и Курбэ были взаимные влияния, но дух резкого отличия есть дух позитивизма и позиция Манэ была направлена против авторитетного мнения, что все светлые пятна и тени должны плавно переходить друг в друга. Поэтому биолог Де Фриз представляет позитивизм или разрыв Непрерывности, пытаясь понять эволюцию с помощью мутаций — против догмы неразличимых градаций через «мелкие вариации» признаков. А какой-нибудь Коперник задумывается о гелиоцентричности. Непрерывность против него. Ему не разрешено резко оторваться от прошлого. Ему разрешили издать свой труд, но только как интересную гипотезу.

Непрерывность и все, что мы называем эволюцией, или прогрессом, есть попытка вырваться из нее…

Вся наша Солнечная система была когда-то попыткой планет вырваться из материнской связи и утвердиться в качестве индивидуальностей и, потерпев поражение, двигаться по квазирегулярным орбитам, которые являются выражением отношений с солнцем и друг с другом, и всем пришлось сдаться и теперь они квазивключены в более высокое приближение к системе.

Промежуточность в ее минералогическом аспекте позитивизма — это железо, которое стремилось оторваться от серы и кислорода и быть реальным, гомогенным железом, — и потерпело поражение, поскольку как элемент железо существует только в учебниках химии.

Промежуточность в ее биологическом аспекте позитивизма —дикие, фантастические, гротескные, чудовищные вещи, которые она придумала когда-то в безумном усилии резко оторваться от всех предшествующих типов, — но потерпела неудачу, например, в жирафном усилии, или только создав карикатуру на антилопу…

Все вещи разрывают одну связь, только устанавливая какую-нибудь другую…

Все вещи разрывают пуповину только затем, чтобы схватиться за грудь.

Поэтому борьба эксклюзионистов за то, чтобы удержать традиционное или чтобы помешать резкому переходу от квазиустановленного, борясь, чтобы здесь, более, чем столетие спустя после того, как были включены метеориты, не было произведено ни одного заметного включения, кроме космической пыли, описание которой Норденшельд сделал более близким к реальному, чем противостоящие факты.

Поэтому, например. Проктор боролся и выражал свое ощущение нелепости против представлений сэра У. X. Томсона о прибытии на эту землю организмов на метеоритах… «Я могу рассматривать этотолько как шутку»(1-302).

Не существует ничего, кроме шутки, — или чего-то промежуточного между шуткой и трагедией;

Наше существование есть вовсе не существование, а только высказывание;

Что Момус [Момус — бог смеха у древних римлян (примечание переводчика)] воображает нас для развлечения богов, часто с таким успехом, что многие из нас кажутся почти живыми — подобно персонажам в чем-то, что пишет романист, и которые часто в значительной степени заимствуют свои дела у романиста…

Что Момус воображает нас, и наши искусства, и наши науки и религии и рассказывает или рисует нас как карикатуру на истинное существование богов.