Он, так же сжимая ей горло рукой, протолкнул Сэйди к гостиной, и там, повернув, бросил на диван, где она и распласталась, растопырив ноги.
— Натяни юбку вниз, у тебя видно подвязки, ты, шлюха.
Он был одет в комбинезон с нагрудником (одно только это заставляло ее сомневаться, не снится ли ей все это) и имел выкрашенные в какой-то дикий, оранжево-белый цвет волосы. Она едва не расхохоталась.
Он сел на пуф напротив ее. Револьвер целился ей немного ниже груди.
— Сейчас мы позвоним твоему ёбарю.
— Я не понимаю, о чем…
— Эмберсону. Тому, кто тебе чистит трубы в том борделе, что за Килином. Я все о тебе знаю. Я долго за тобой следил.
— Джонни, если ты сейчас же уйдешь, я не буду вызывать полицию. Обещаю. Хотя ты и испортил мою одежду.
— Потаскухи одежда, — заявил он пренебрежительно.
— Я не знаю…я не знаю его номера.
Ее маленькая записная книжка с адресами, та, которую она по обыкновению держала в своем кабинетике рядом с печатной машинкой, лежала, раскрытой, возле телефона.
— Я знаю. Он записан на первой странице. Сначала я посмотрел на букву Ё, искал Ёбаря, но там его не обнаружилось. Буду звонить я, и, брось надеяться, что ты сможешь что-то сказать телефонистке. А потом ты с ним поболтаешь.
— Я не буду, Джонни, не буду говорить, если ты собираешься сделать ему что-то плохое.
Он наклонился вперед. Те ненормальные оранжево-белые волосы упали ему на глаза, и он смахнул их рукой, в которой держал револьвер. Потом он рукой с ножом снял с аппарата телефонную трубку. Револьвер неуклонно целился ей в грудь.
— Вот такое дело, Сэйди, — произнес он, и голос его звучал почти трезво. — Я собираюсь убить одного из вас. Второй сможет жить дальше. Вы сами решите, кто это будет.
Он произнес это с полнейшей серьезностью касательно своих намерений. Она видела это по его лицу.
— А если…если его нет дома?
Он рассмеялся ее скудоумию:
— Тогда умрешь ты, Сэйди.
Она, вероятно, думала:
Он набрал 0, не смотря в адресную книгу (память на цифры у него всегда была почти абсолютной), и назвал: «Вестбрук 7-5430». Послушал. Сказал: «Благодарю вас, оператор».
Потом тишина. Где-то через сто миль на север зазвенел телефон. Вероятно, она загадывала, сколько телефонных гудков вытерпит Джонни, прежде чем положить трубку и выстрелить ей в живот.
Потом выражение его лица изменилось. Он расцвел, даже немного заулыбался. Зубы у него были такими же белыми, как всегда, заметила она, а почему бы и нет? Он всегда чистил их, по меньшей мере, двенадцать раз на день.
— Алло, мистер Эмберсон. Кое-кто здесь желает вам кое-что сказать.
Он встал с пуфика и вручил трубку Сэйди. Как только она приложила ее к уху, он выпадом, как змея жалит, резанул ее по той же стороне лица.
— Тише, мистер Эмберсон, — удовлетворенным тоном. Сэйди больше не кричала, но я слышал ее всхлипы. — Она в порядке. Кровит довольно сильно, но это прекратится. — Он сделал паузу, а дальше заговорил трезво-рассудительным тоном: — Конечно, красавицей она больше не будет. Теперь она выглядит тем, кем она на самом деле есть, просто дешевой четырехдолларовой проституткой. Моя мать так ее называла, и моя мать права.
— Отпустите ее, Клейтон, — произнес я. — Прошу вас.
— Я
— Клейтон…
— Я даю вам три с половиной часа. До семи тридцати. После этого я всажу в нее две пули. Одну в живот, а другую в ее грязную пизду.
Поодаль я услышал, как кричит Сэйди:
—
— Я, — ответил я. — Это мое второе имя.