11/22/63

Я вновь схватил револьвер, поднялся, покачиваясь на ставших ватными ногах, едва не упал, все-таки устоял и побежал к двери черного хода. На пути лежала крышка подвального люка. Я обогнул ее, убежденный, что она провалится под моим весом. Воздух вдруг превратился в сироп, будто тоже стремился задержать меня.

Даже если ради этого мне придется умереть, думал я. Если я умру, и Освальд добьется своего, и погибнут миллионы. Даже тогда. Потому что это здесь и сейчас. Потому что они настоящие.

Дверь черного хода могли запереть. Собственно, я в этом совершенно не сомневался и чуть не свалился с заднего крыльца, когда повернул ручку и дверь распахнулась мне навстречу. Я вошел на кухню, где еще пахло тушеным мясом, которое миссис Даннинг приготовила на «Хотпойнте». Раковину наполняла грязная посуда. На столешнице я увидел соусник и миску с холодной лапшой. Из телевизора доносилась тревожная, будоражащая скрипичная музыка. Кристи называла такую «убийственной». Очень уместная. Также на столешнице лежала резиновая маска чудовища Франкенштейна, которую хотел натянуть на себя Тагга, отправляясь предлагать сладость или гадость. С маской соседствовал бумажный пакет с жирной надписью черным карандашом: «КОНФЕТЫ ТАГГИ, НЕ ПРИКАСАТЬСЯ».

В своем сочинении Гарри процитировал мать: «Убирайся отсюда с этой штуковиной, ты не имеешь права быть здесь». На самом деле, пробегая по линолеуму к арке, соединяющей кухню и гостиную, я услышал: «Фрэнк? Что ты здесь делаешь? — Голос набирал громкость. — Что это? Что у тебя… убирайся отсюда

!»

А потом она закричала.

12

Когда я вбегал в арку, раздался детский голос: «Вы кто? Почему моя мама кричит? Там мой папа?»

Я повернул голову и увидел десятилетнего Гарри, стоявшего в дверях маленького туалета в дальнем конце кухни, одетого в куртку из оленьей замши, с духовушкой в одной руке. Другой он застегивал ширинку. Тут Дорис закричала вновь. Двое мальчишек тоже кричали. Последовал звук удара — тяжелого, тошнотворного, — и крик оборвался.

— Нет, папочка, не надо, ты делаешь ей БОЛЬНО!

 — взвизгнула Эллен.

Я миновал арку и остановился с разинутым ртом. Отталкиваясь от сочинения Гарри, я всегда предполагал, что мужчина, которого я собирался остановить, будет размахивать обычным молотком, какие держат в ящиках для инструментов. Молотком он не размахивал. Он держал в руках здоровенную кувалду и управлялся с ней, как с игрушкой. Под закатанными рукавами я видел бугры мышц, накачанных двадцатью годами рубки мяса и разделки туш. Дорис свалилась с дивана на ковер. Даннинг уже сломал ей руку — кость торчала сквозь разорванный рукав — и, судя по всему, выбил плечо. На ее побледневшем лице застыло изумление. Она пыталась отползти к телевизору, пряди волос падали на лицо. Даннинг замахивался кувалдой. Следующий удар пришелся бы в голову Дорис, раздробил бы череп, и мозги выплеснулись бы на диванные подушки.

Эллен, маленькая принцесса, пыталась вытолкнуть отца за дверь.

— Перестань, папочка, перестань!

Он схватил ее за волосы и отшвырнул. Она отлетела, с головного убора посыпались перья. Ударилась о кресло-качалку и перевернула его.

— Даннинг!

 — крикнул я. — Прекрати!

Он посмотрел на меня красными, влажными глазами. Пьяный в дымину. Плачущий. Из ноздрей свисали сопли. На подбородке блестела слюна. Лицо перекосило от ярости, скорби, недоумения.

— Ты, блин, кто такой? — спросил он и бросился на меня, не дожидаясь ответа.

Я нажал спусковой крючок револьвера, думая: На этот раз он не выстрелит. Это же револьвер из Дерри, и он не выстрелит.

Но он выстрелил. Пуля попала Даннингу в плечо. Красная роза расцвела на белой рубашке. Его бросило в сторону, а потом он снова попер на меня. Поднял кувалду. Красное пятно увеличивалось на глазах, но он, казалось, ничего не чувствовал.

Я снова нажал спусковой крючок, но кто-то толкнул меня, и пуля ушла куда-то в потолок. Я услышал пронзительный крик Гарри:

— Прекрати, папочка! Прекрати, а не то я тебя застрелю!

Артур Даннинг по прозвищу Тагга полз ко мне, к кухне. И когда Гарри выстрелил из своего ружья — ка-чау! — Даннинг опустил кувалду на голову Тагги. Лицо исчезло под волной крови. Кусочки костей и пряди волос взлетели в воздух. Капли крови забрызгали люстру. Эллен и миссис Даннинг кричали, кричали, кричали.

Вновь крепко держась на ногах, я выстрелил в третий раз. Пуля разорвала щеку Даннинга до уха, но не остановила его. Он уже не человек, подумал я тогда. В его глазах, из которых лились слезы, в раззявленном рту, скорее жующем, а не вдыхающем воздух, я видел бездонную пустоту.

— Ты, блин, кто? — повторил он, а потом добавил: — Это незаконное вторжение.