11/22/63

Раскрыв папку, в которой, как оказалось, лежал единственный газетный лист, он протянул его мне. Я включил верхний светильник «Шеви», надеясь, что мой загар не покажется ему тем, чем он был — гримом. А с другой стороны, кого это могло волновать? Это еще больше бы напугало де Мореншильда, как подтверждение шпионской склонности к игре в «плащи и кинжалы».

Это была страница газеты «Морнинг Ньюс

» за 12 апреля. Рубрику я знал. Называлась она СЛИВКИ ГОРОДА, и большинство даллассцев читали ее внимательнее, чем национальные и мировые новости. Там было полно набранных жирным шрифтом имен и фотографий мужчин и женщин в вечерней одежде. Де Мореншильд не забыл красной ручкой обвести место на полдороги к низу страницы. На фотографии возле заметки легко узнавались Джордж и Джинни. Он был в смокинге и демонстрировал улыбку, в которой зубов было — как клавиш в пианино. Дженни демонстрировала удивительно глубокое декольте, в которое, похоже, внимательно заглядывало третье лицо за их столом. Каждый из этой троицы держал в руке бокал шампанского.

— Это газета за пятницу, — сказал я. — Выстрел в Уокера был сделан в среду.

— Новости в «Сливках города» всегда отстают на два дня. Так как это же рубрика о ночной жизни, понимаете? Кроме того, не смотрите только на фото, вы прочитайте, хорошо? Там все написано, черным по белому!

Я прочитал, хотя и сразу, как только увидел его имя, набранное в газете тем нахального типа жирным шрифтом, понял, что он с самого начала говорил мне правду. Обертоны в гармонии зазвенели громко, словно кто-то включил тумблер реверберации в гитарном усилителе.

Местный нефтяной раджа Джордж де Мореншильд

со своей женой подняли бокал (а может, их там было поднято целую дюжину!) в клубе «Карусель» вечером в среду, празднуя день рождения указанной стильно-развеселой леди. Какого возраста? Голубочки не сознались, но, на наш взгляд, на вид она ни на день не старше двадцати трех лет. Их лично поздравил импозантный хозяин «Карусели» Джек Руби, послав им бутылку шампанского, а потом, присоединившись к ним, чтобы поднять тост. С днем рождения Джинни, сияй нам еще долго!

— Шампанское — дешевка дешевкой, у меня похмелье не проходило до третьего часа на следующий день, но это стоило того, если вы теперь удовлетворены.

Я был удовлетворен, а заодно заинтригован.

— Насколько хорошо вы знаете этого человека, Руби?

Де Мореншильд фыркнул — весь его баронский снобизм сказался в этом коротком сотрясании воздуха через раздутые ноздри.

— Не очень знаю и не жалею об этом. Этот бешеный еврейчик угощает выпивкой полицейских, чтобы те смотрели в другую сторону, когда он дает волю своим кулакам. А он любит это дело. Когда-то такой нрав доведет его до больших неприятностей. Джинни нравятся стриптизерши. Они ее возбуждают. — Он пожал плечами, словно говоря, кто поймет этих женщин. — Ну, а теперь вы…— Он перевел взгляд на меня, увидел револьвер в моей руке и застыл. Глаза его выпятились. Высунул язык и облизал губы. Смешное «чмок» прозвучало, когда он втягивал его назад в рот.

— Удовлетворен ли я? Вы это снова собирались у меня спросить? Я ткнул его дулом револьвера, получая немалое удовлетворение от того, как он начал хватать ртом воздух. Убийство изменяет человека, я вам это говорю, человек становится более жестким, но на мою защиту, если и существовал кто-то достойный благородного запугивания, то это был он. На Маргарите отчасти лежала ответственность за то, каким стал ее младший сын, немало вины в этом было на самом Ли — все те его призрачные мечты о славе, — но де Мореншильд также сыграл свою роль. А был ли это какой-то сложный план, созревший где-то в глубинных внутренностях ЦРУ? Нет. Барона просто развлекала его дружба с подонком. Как и выбросы гнева и отчаяния из раскаленной духовки расстроенной психики Ли.

— Прошу, — прошептал де Мореншильд.

— Я удовлетворен. Но слушай сюда, ты, задутый гусь: ты больше никогда не будешь видеться с Ли Освальдом. Никогда не будешь говорить с ним по телефону. Никогда и словом не обмолвишься об этом разговоре ни его жене, ни его матери, ни Джорджу Бухе и ни кому из других эмигрантов. Тебе понятно?

— Да. Абсолютно. Он мне и самому надоел.

— И вполовину не так, как ты надоел мне. Если я узнаю, что ты говорил с Ли, я тебя убью. Догоняешь?

— Да. А те концессии...

— Кто-то свяжется. А теперь уёбывай из моей машины.

Так он и сделал, и быстро. Когда он уже сел за руль «Кадиллака», я вновь выставил руку из окна своей машины. На этот раз, вместо того, чтобы его поманить, я показал указательным пальцем в направлении Мерседес-стрит. Он поехал.