Другие, лица весьма прославившиеся, жили исключительно на средства своих жен, что было всем известно; третьи – на средства своих любовниц, – так утверждали в свете. Многие платили свои долги (поступок, заслуживающий уважения), но никто не знал, где они доставали нужные для этого деньги (довольно подозрительная тайна). Здесь были финансовые дельцы, огромное состояние которых имело своим источником кражу, но которых принимали всюду, в самых аристократических домах. Были лица, пользовавшиеся таким почетом, что мелкие буржуа при встрече с ними снимали шляпу, хотя наглые спекуляции их в больших национальных предприятиях не составляли тайны ни для кого из тех, кто знал подоплеку света.
У всех этих господ был высокомерный вид, наглый взгляд, презрительная улыбка, – и у тех, кто носил бакенбарды, и у тех, кто носил только усы.
Дюруа продолжал смеяться, повторяя:
– Да, нечего сказать, шайка жуликов, проходимцев!
Но вот быстро проехала прелестная открытая низенькая коляска, запряженная двумя белыми лошадками с развевающимися гривами и хвостами; ими правила молодая белокурая женщина небольшого роста – известная куртизанка; позади нее сидели два грума. Дюруа остановился. У него было желание поклониться, аплодировать этой женщине, сделавшей карьеру с помощью любви и дерзко выставляющей напоказ, – здесь, в часы гулянья этих лицемерных аристократов, – кричащую роскошь, заработанную ею в постели. Быть может, он смутно чувствовал между собой и ею что-то общее, какое-то сходство натур, чувствовал, что они принадлежат к одной породе, что у них один и тот же душевный склад и что его успех будет основан на смелых действиях такого же характера.
Назад он шел медленнее, испытывая какое-то чувство удовлетворения, и явился к своей прежней любовнице немного раньше назначенного времени.
Она встретила его поцелуем, точно между ними вовсе не было разрыва, и даже на несколько минут забыла благоразумную осторожность, которая обычно удерживала ее от проявлений нежности, когда она была у себя дома. Потом сказала, целуя завитые кончики его усов:
– Ты не знаешь, милый, какое у меня огорчение. Я рассчитывала провести с тобой медовый месяц, и вдруг муж свалился мне на голову на шесть недель; он взял отпуск. Но я не хочу оставаться все шесть недель без тебя, особенно после нашей маленькой размолвки, и вот что я придумала. В понедельник ты придешь к нам обедать, – я ему уже говорила о тебе. Я познакомлю тебя с ним.
Дюруа колебался, несколько смущенный: ему еще никогда не случалось встречаться лицом к лицу с человеком, женой которого он обладал. Он боялся, чтобы его не выдало что-нибудь, – неловкий взгляд, слово, какая-нибудь мелочь.
Он пробормотал:
– Нет, я предпочитаю не знакомиться с твоим мужем.
Очень удивленная, стоя перед ним с широко раскрытыми, полными недоумения глазами, она настаивала:
– Да почему же? Что за чудачество! Ведь это самая обыкновенная вещь! Право, я не думала, что ты так глуп!
Он обиделся:
– Ну, хорошо, я приду обедать в понедельник.
Она прибавила:
– Чтобы не возбудить подозрении, я приглашу супругов Форестье, хотя я терпеть не могу принимать у себя гостей.
До самого понедельника Дюруа совсем не думал о предстоящем свидании, но, поднимаясь по лестнице к г-же де Марель, он почувствовал странное беспокойство, – не потому, чтобы ему было неловко пожать руку мужу, есть его хлеб, пить его вино, – нет, он просто боялся чего-то, сам не зная чего.
Его провели в гостиную, и он стал ждать, как всегда. Затем дверь спальни отворилась, и он увидел высокого человека с седой бородой, с орденом в петлице, очень солидного и корректного, который подошел к нему и с изысканной вежливостью сказал:
– Моя жена много мне говорила о вас, сударь, и я очень рад с вами познакомиться.
Дюруа сделал шаг навстречу ему, стараясь придать своему лицу выражение чрезвычайной сердечности, и с преувеличенным жаром пожал протянутую ему хозяином руку. Потом он сел, не зная, о чем заговорить.
Г-н де Марель подбросил в камин полено и спросил:
– Вы давно занимаетесь журналистикой?
Дюруа ответил:
– Всего лишь несколько месяцев.
– Вот как! Вы быстро сделали карьеру.
– Да, довольно быстро.
И он принялся говорить о чем попало, не особенно задумываясь над своими словами, пуская в ход все те общие места, какими обычно обмениваются люди, совершенно не знающие друг друга. Теперь он успокоился и начинал находить положение очень забавным. Он смотрел на серьезное и важное лицо г-на де Мареля, чувствуя желание расхохотаться, и думал: «Я тебе наставил рога, старина, я тебе наставил рога». И он испытывал глубокое, порочное удовлетворение, радость вора, который украл так ловко, что его даже не подозревают, преступную, восхитительную радость. Ему вдруг захотелось сделаться другом этого человека, добиться его доверия, заставить его рассказать все сокровенные тайны его жизни.
Г-жа де Марель вошла в комнату и, бросив на них улыбающийся и непроницаемый взгляд, подошла к Дюруа, который в присутствии мужа не осмелился поцеловать ей руку, как он это делал всегда.