Проходя через столовую, он очень удивился, заметив на столе три прибора, а через приподнятую портьеру гостиной увидел Мадлену, ставившую в вазу на камине букет роз, точно такой же, какой он принес ей. Он почувствовал неудовольствие, досаду; ему показалось, что у него украли идею, его знак внимания и все ожидаемое от него удовольствие.
Он спросил, входя:
– Разве ты кого-нибудь пригласила?
Она ответила, не оборачиваясь и продолжая заниматься цветами!
– И да, и пет. Это мой старый друг, граф де Водрек, который привык обедать у нас каждый понедельник и придет сегодня, как обычно.
Жорж пробормотал:
– Ну, что же, отлично!
Он стоял позади ее с букетом в руках, испытывая желание спрятать его, выбросить. Все же он сказал:
– Посмотри, я принес тебе роз!
Она быстро обернулась и, улыбаясь, воскликнула:
– Ах, как мило, что ты об этом подумал!
И протянула ему губы и руки с такой искренней радостью, что он почувствовал себя утешенным.
Она взяла цветы, понюхала их и с живостью, точно обрадованный ребенок, поставила их в пустую вазу, напротив первой. Затем прошептала, любуясь:
– Как я рада! Теперь мой камин хорошо убран!
И почти сразу же прибавила убежденным тоном.
– Знаешь, Водрек очарователен. Ты очень скоро с ним подружишься.
Раздался звонок, возвестивший о приходе графа. Он вошел спокойно, уверенно, точно в свой дом. Галантно поцеловав пальчики молодой женщины, он обернулся к мужу и, дружески протянув ему руку, спросил:
– Как поживаете, мой дорогой Дю Руа?
У него уже не было того холодного, высокомерного вида, как прежде, наоборот – теперь лицо его выражало приветливость, ясно говорившую о том, что положение изменилось. Удивленный, журналист постарался ответить любезностью на любезность. И через пять минут можно было подумать, что они знакомы и дружны уже десять лет.
Тогда Мадлена с сияющим лицом сказала им:
– Я оставлю вас одних, мне нужно на минутку заглянуть на кухню.
И она убежала, провожаемая взглядами обоих мужчин.
Вернувшись, она нашла их беседующими о театре, по поводу какой-то новой пьесы, и до такой степени сходящимися во мнениях, что в глазах их уже светилась взаимная приязнь, порожденная этим полным тождеством мыслей.
Обед был очарователен – интимный и дружеский; граф оставался до позднего вечера, – так хорошо он себя чувствовал в этом доме, у этих милых молодоженов.
Когда он ушел, Мадлена сказала мужу:
– Не правда ли, он восхитителен? Он очень выигрывает при ближайшем знакомстве. Вот настоящий друг, – преданный, верный, надежный. Ах! не будь его…
Она не окончила начатой фразы, и Жорж ответил:
– Да, он мне кажется очень симпатичным. Надеюсь, что мы с ним скоро сойдемся.
Затем она сказала:
– Знаешь, нам придется сегодня вечером поработать, прежде чем лечь спать. Я не успела сказать тебе об этом до обеда, потому что сейчас же вслед за тобой пришел Водрек. Мне передали сегодня важные известия, известия относительно Марокко. Их сообщил мне Ларош-Матье, депутат, будущий министр. Нам нужно написать большую сенсационную статью. У меня есть факты и цифры. Сядем сейчас же за работу. Вот, возьми лампу.
Он взял лампу, и они перешли в кабинет.
Те же книги стояли на полках книжного шкафа, а наверху красовались теперь три вазы, купленные Форестье в заливе Жуан, накануне его смерти. Под столом любимый меховой коврик покойного ожидал ног Дю Руа, который, усевшись, взял ручку слоновой кости, слегка обгрызенную на конце зубами другого.
Мадлена прислонилась к камину и, закурив папиросу, начала рассказывать новости; затем изложила своп мысли и план предполагаемой статьи.
Дю Руа внимательно слушал, все время делая заметки; затем, когда она кончила, он привел свои соображения, пересмотрел вопрос, подошел к нему шире и развил, в свою очередь, план, но план не одной статьи, а целой кампании против существующего министерства. Это нападение будет только началом. Жена его перестала курить, заинтересованная, увлеченная перспективами, раскрывшимися перед ней в словах Жоржа.
От времени до времени она шептала:
– Да… да… Это очень хорошо… Это великолепно… Это очень умно…
Когда он кончил, она сказала:
– Теперь давай писать.
Но начало всегда давалось ему нелегко, он с трудом находил слова. Тогда она слегка оперлась на его плечо и стала подсказывать ему, тихонько, на ухо, готовые фразы.
От времени до времени она останавливалась в нерешительности и спрашивала его:
– Это то, что ты хочешь сказать?
Он отвечал:
– Да, именно то.
Она умела подыскать ядовитые, чисто женские колкости по адресу председателя совета министров, примешивая к глумлению над его политикой такие забавные насмешки над его наружностью, что трудно было удержаться от смеха и не подивиться меткости ее суждений.