12 ведущих философов современности

Крипке выдвинул несколько аргументов против взгляда на имена как на описания. Первый набор аргументов против такого взгляда является по сути своей модальным — то есть эти аргументы относятся к вопросу о том, являются ли определенные предложения предложениями необходимыми или случайными. Для сторонников описательного характера имен «Вечерняя Звезда — это Утренняя Звезда» есть однозначно случайное утверждение, потому что, согласно традиционному взгляду, утверждения, истинность которых проверяется апостериори, являются случайными. Но, как подчеркивает Крипке, в понятиях модальности этот взгляд имеет очень серьезный

недостаток. Представим себе, что корректным для описания Моисея является следующее высказывание: «(уникальный) человек, выведший израильтян из египетского рабства». Если это так, то предложение «Моисей — это (уникальный) человек, выведший израильтян из египетского рабства» является (а) необходимым, (б) аналитическим, (в) априорным. Но ясно также, что это предложение не является ни тем, ни другим, ни третьим. Если бы Моисей по-другому распорядился своей судьбой, то мог бы вести безбедную жизнь при дворе египетского фараона; это случайный факт, что он взял на себя бремя вывести израильтян из Египта. Точно так же первыми кандидатами на определяющее описание, эквивалентное имени «Аристотель», могут быть: «последний великий философ античности» или «учитель Александра Великого». Если бы

одно или другое было верным описанием, эквивалентным имени «Аристотель», то было бы необходимым, чтобы Аристотель был философом или учителем. Но это неверно, ибо Аристотель мог бы и не избрать карьеру философа или учителя (Аристотель не стал бы изучать философию, если бы его опекун не послал его в Афины или если бы его убили персы, захватившие его дом в Мизии); Аристотель мог бы иметь и более знаменитого ученика в философии (если бы Александр был бы так же хорош в философии, как в командовании армией, и прожил бы немножко дольше, тогда Аристотель мог бы и не оказаться

последним великим философом античности).

Модальная критика Крипке описательного подхода зависит в какой-то степени от выбора мнимых описаний, связанных с именами «Аристотель» и «Моисей». Смог бы другой выбор имен спасти сторонников описательного подхода от критики Крипке? Сам Крипке не отрицает, что некоторые описания можно считать необходимыми для данного человека, и в самом деле приверженцы эссенциализма, о котором уже говорилось выше, заявляют, что Крипке полагает, будто существует много необходимых истин об индивидах, и этого может быть достаточно для их отождествления как уникумов. Крипке принимает некоторые положения дескриптивистов, например, что являющиеся предметом спора описания должны быть аналитическими

эквивалентами соответствующего определяющего описания. Иначе говоря, определяющее описание придает имени смысл. Если это так, то релевантными следует признать такие описания, чтобы носитель имени был должен или по меньшей мере мог ассоциироваться с этим именем. Поскольку практически все, что мы знаем о Моисее, написано в Библии, постольку любой описательный эквивалент «Моисея» (или ряд описаний) должен содержаться в Библии. Так же понятно, что Крипке выбирает для эквивалентного описания «Аристотеля» те факты, касающиеся Аристотеля, которые известны лучше других.

Мы легко можем убедиться, что этот аспект описательного подхода быстро приводит к недоразумениям. Ибо мы часто и небезуспешно пользуемся каким-то именем, называя человека, который действительно это имя носит, несмотря на то что не обладаем об этом человеке знаниями, которых было бы достаточно, чтобы однозначно его идентифицировать. Для примера Крипке использует имя физика Ричарда Фейнмана. Крипке утверждает, почти наверняка корректно, что многие люди могут пользоваться словом «Фейнман», называя им Фейнмана, несмотря даже на то, что они могут ничего не знать о Фейнмане, кроме того, что он был знаменитым физиком. Ничто не мешает им ссылаться на Фейнмана, а не, скажем, на Марри Гелль-Манна, другого знаменитого физика. (Вообразите себе следующий диалог. А: «Вы можете назвать какого-нибудь знаменитого физика?» Б: «Да, Фейнмана, он — физик». А: «Вы знаете еще что-нибудь о Фейнмане, что-то о его теориях?» Б: «Нет, я знаю только, что он физик». На самом деле Б имел в виду именно Фейнмана, хотя Б может знать также о Гелль-Манне только то, что он тоже физик.)