Возможно, самое важное, что отличает одни рассуждения о причинах, принимающих обобщенный вид, от других, это то, относятся они или не относятся исключительно к деятелю. Такие суждения и причины могут быть соотнесенными с деятелем или не соотнесенными с деятелем соответственно, и тогда можно говорить о ценностях как личных, так и сверхличных. Нагель проводит такое различение в терминах различений, порожденных двойственностью наших точек зрения: различение между тем, что мы делаем
, и тем, что происходит, — и между выбором действия, противостоящего текущему состоянию мира. Причины, соотнесенные с деятелем, «определяются универсальными принципами, которые тем не менее неотделимы от свойств или условий активности деятеля, для которого они являются причинами». Причины, нейтральные по отношению к деятелю, «зависят от того, что должен ценить каждый, независимо от отношения к самому себе» («Равенство и несправедливость», 40). Как деятели, мы действуем исходя из относящихся к деятелю причин, поскольку, несмотря на то что действия влияют на происходящее в мире, первоначальный выбор, по необходимости, происходит из возмождости действий самого индивида. Однако каждый из нас есть также объективная самость, которая взирает на мир отчужденно, независимо от индивидуального взгляда на него. Следовательно, объективная самость выбирает между различными возможностями состояния мира, и ее выбор основан на нейтральных по отношению к деятелю причинах. Это дает нам способ объяснения моральных конфликтов как возникающих из того факта, что «каждый выбор заключает в себе два выбора» — каждый выбор является одновременно выбором между действиями и выбором между состояниями мира. Моральный конфликт возникает тогда, когда выбор деятеля, касающийся того, что ему делать, вступает в конфликт с выбором объективной самости, касающимся того, что должно произойти. Такая система отсчета позволяет Нагелю объяснить, что консеквенциализм отдает приоритет нейтральным в отношении деятеля ценностям, на основании чего объективная самость выбирает между возможными результирующими состояниями мира; напротив, деонтологические теории отдают предпочтение определенным, относящимся к деятелю причинам, которые удерживают деятеля от некоторых действий.«Мы стоим перед выбором. Должны ли мы, во имя этики, отождествить себя с отчужденной безличной волей, от выбора которой зависят все последствия, и соответственно действовать по причинам, которые уже предопределены? Или это было бы отказом от того, что мы реально делаем, и бегством от всего спектра мотиваций, присущих таким существам, как мы? Это истинно философская проблема, и она проистекает из нашей природы, которая приемлет разные точки зрения на мир... Я уверен, что двойственность человеческих отношений к этому слишком глубока для того, чтобы мы смогли преодолеть ее с помощью разума» («Взгляд ниоткуда», 185).
Но эта дилемма не мешает нам хотя бы немного продвинуться вперед, выводя за скобки некоторые положения. Так, Нагель энергично критикует консеквенциализм на том основании, что это течение есть одна из форм избыточной объективизации. Не все ценности являются надличностными — хотя некоторые из них действительно таковы, — и не может существовать «безличной ценности удовлетворения желаний и предпочтений». Объективность в этике не требует от нас «максимально возможного устранения личных отношений из сферы реальных ценностей» («Взгляд ниоткуда», 173). Помимо этого, Нагель объясняет деонтологические ограничения в понятиях того воззрения, что наши действия являются целенаправленными, и поэтому имеет смысл удерживать индивидуальных деятелей от действий, направленных к неверным или преступным целям, независимо от предполагаемой пользы таких действий. Но Нагель также предостерегает нас, что взгляды на понимание деонтологических ограничений пока только формируются, и поэтому могут возникнуть конфликты с безличными воззрениями, что потребует от нас пересмотра некоторых ограничений, которые мы в настоящее время накладываем на поведение человека.
Взгляды Нагеля на этику сходны с его взглядами на метафизику: