Либеральные общества — это один, но, вероятно, не единственный способ достижения такого разделения труда. Вследствие глубокого неравенства условий жизни, — часть из которых возникает в результате других свойств либеральных обществ, — между нашими ценностями сохраняются тяжелые и неразрешимые конфликты. Как говорит об этом Нагель, даже если мы имеем институты, которые позволяют нам обратить свою суть вовне и действовать, исходя из безличных ценностей, но при этом условия остаются неравными, — а они остаются таковыми, — то мы будем и дальше, несмотря на самые лучшие намерения, пребывать в конфликте, когда «у одних кончается хлеб, а у других — эклеры» («Равенство и несправедливость», 61).
Вот почему нам нужны более готовые к преобразованиям институты, более новаторская практика. Такая практика, которую индивиды «могли бы находить естественной», поскольку она не только позволяла бы нам действовать, исходя из наших безличных причин, как людям, исполняющим различные социальные роли, — граждан, избирателей, налогоплательщиков на одном уровне, и учителей, врачей, судей — на другом, — но и предоставляла бы возможность «двигаться дальше по пути сближения двух позиций». Такие институты и такая практика помогут вернуть нам «представление Руссо об общественном договоре и возвратить нам восстановленную самость», что стало бы решением проблемы («Равенство и несправедливость», 60-62). Хотя сам Нагель не предлагает проектов таких учреждений и такой социальной практики.
Правда, в одном он уверен твердо. Все равны не в только в том смысле, что жизнь одного человека стоит не больше и не меньше, чем жизнь другого, но в том смысле, что для нас важнее улучшить жизнь обездоленных, чем умножить благополучие преуспевающих. Такой уравнительный подход является одновременно сильным по существу и обобщающим по охвату, поскольку его можно применить к жизни людей в любом экономически стратифицированном обществе, но только не к жизни в обществах, находящихся на очень низком уровне потребления. Нагель выдвигает спорное утверждение о том, что беспристрастность сама по себе уже является эгалитарной. Это означает, что эгалитарное решение проблемы неравенства является не просто решением, которое может быть найдено — благодаря беспристрастности — вследствие дополнительных фактов, структурирующих условия жизни. Один пример такого рода внешнего факта, приводящего к эгалитарному мировоззрению, — это принцип уменьшения предельной полезности, гласящий, что «мобилизация ресурсов приносит большую пользу тем, у кого меньше собственности, нежели тем, у кого ее больше» («Равенство и несправедливость», 65).
Но вместо того чтобы апеллировать к этому принципу, Нагель пытается найти способ показать, что забота о других, свойственная беспристрастному мировоззрению, предполагает приоритетность в отношении обездоленных людей. Во-первых, потому что обсуждаемая тема касается качества индивидуальной жизни «в перспективе», а перспективы при рождении так различны в обществах, подобных нашему, что «интуитивно справедливым» представляется улучшение условий жизни тех, кому не повезло, так как такое улучшение окажет благотворное воздействие даже на тех людей, которых нельзя отнести к обездоленным. Вовторых, «наилучшая теоретическая интерпретация» беспристрастности касается всех людей, а не только нуждающихся. Забота о каждом и есть забота обо всех. Но отдельная забота в отношении каждого индивида не должна быть случайной, раствориться в беспорядочной смеси разрозненных забот. Это означает, что вопросы равенства надо решать посредством не «смешанного, но параллельного сравнения». В таком случае эгалитарные меры распространятся не только на самых бедных, но и на тех, кто в какихто отношениях живет хуже других. Этот метод позволит улучшить положение многих людей, занимающих более низкую ступень при таком параллельном сравнении, а не только тех, кто вообще находится в самом низу социальной лестницы, на низшей ступени таких параллельных противопоставлений.