Тьма манила, сгущалась, увлекала ее в свою глубину. Фрэнки нашла на стене выключатель и увидела, что здесь тоже по обе стороны есть дверные проемы. Она заглядывала на ходу в небольшие комнатки. В каждой стояли узкая кровать и шкаф. Она отсчитала двенадцать комнат, прежде чем вошла в очередную и коснулась ладонью холодного матраса. Но кровать была необычной: в изножье – хомуты, в изголовье – ремни. Фрэнки в замешательстве потрогала хомуты, уставилась на крошечные красные пятнышки на матрасе. Она не видела в углу призрака с окровавленными волосами, не слышала ее жалобных причитаний. И все же ее посетило видение: девушка на кровати с ногами в хомутах и пришпиленными руками умоляет монахиню, уносящую ее ребенка: «Нет, пожалуйста, подождите!».
Боль от этого зрелища пронзила грудь Фрэнки, и она закрыла глаза. Может, некоторые девушки испытывали облегчение; может, некоторые надеялись, что их детей отдадут любящим родителям, что это к лучшему, что всех ждет лучшая жизнь. Но ощущение было тем же самым. Как бы ты ни надеялась, надежда может разбить твое сердце.
Она выскочила из комнаты в коридор, в пульсирующей темноте инстинктивно сложив руки колыбелью, как делала ее мать в Даннинге. Девушек так жестоко наказывают за любовь, так жестоко, что могут их сломать.
Фрэнки крепче сжала руки, обхватывая саму себя. Но, может быть, давным-давно мать тоже сильно ее любила.
Она не стала садиться в трамвай. Она добралась до дома бегом, с каждым шагом повторяя «Аве, Мария», на каждом выдохе – «Отче наш».
Милосердие
– Где ты была? – спросила Тони, когда вошла Фрэнки. – Почему ты так вспотела?
Фрэнки сняла шляпку.
– А где все?
Тони плюхнулась на стул.
– Они заставили меня вкалывать весь день как собака. Папа с Адой пошли навестить ее мать. Кора и Бернис расфуфырились и смылись в Центр военнослужащих. А Дьюи… ну… – Она обхватила себя руками и уставилась на поцарапанную столешницу: – Не знаю, где Дьюи, и меня это не волнует.
Фрэнки села на соседний стул.
– А что с Дьюи?
– Не беспокойся насчет этого.
– Тони, что-то случилось? Он что-то сделал?
Тони потерла пальцем царапину на столе.
– Я купалась в ванной, а он ввалился. Сказал, что случайно.
– Не случайно, – ответила Фрэнки. – Вот мерзавец.
Она вскочила со стула и прошлась по кухне, охваченная бешеным возбуждением.
– Он ко мне не прикасался и ничего такого.
– Чтоб он провалился! – вырвалось у Фрэнки.
Тони склонила голову набок и внимательно посмотрела на сестру:
– Фрэнки, что с тобой?
– Ничего. Я в порядке.
Тони подождала, не скажет ли Фрэнки еще что-нибудь. Но та молчала.
– Ладно, как хочешь, – произнесла Тони. – В холодильнике есть салат с ветчиной. Он ужасен, ты знаешь, как скверно Ада готовит, но для перекуса сойдет.
Фрэнки опять села за стол и стянула перчатки.
– Я не хочу есть.
– Ты никогда не хочешь есть. Скоро совсем зачахнешь. Ты как куколка.
– Я не куколка.
– О-о-о! Тебя только послушать, «не куколка». – Тони хлопнула в ладоши. – Мне нравится, когда ты так говоришь.
– Как?
– Как обычная девчонка, которая, прости меня, которая не работает в офисе. – Она постучала пальцами по столу. – Так ты будешь рассказывать, что с тобой сегодня случилось?
Фрэнки не могла. Хотела, но не могла. Тони была в Даннинге, но она не так отреагировала, ее не охватило то же возмущение. Может, она была слишком мала, когда мать исчезла, или она просто другая. В любом случае Фрэнки не знала, как объяснить свои ощущения в приюте, когда она спустилась в катакомбы, – чувство, что она была не одна.
– Ничего не случилось, – сказала она.
Тони вскинула руки, сдаваясь.
– Ладно, не говори. Зато я скажу. Я сегодня устроилась на работу.
– Где? На какую?
– Кассиром в бакалейной лавке. Приступаю послезавтра.
– Ого. И что тебя на это сподвигло?
– Смеешься? Мне надоело околачиваться дома, подчиняться распоряжениям. Папа командует мной в обувном магазине, Ада командует здесь, ее тупые дети тоже командуют. Надоело! – Улыбка пропала с ее лица. – Мне здесь не нравится, Фрэнки. Я думала, что понравится. Думала, что… о, не знаю, что думала. Глупости. – Она сжала кулаки. – Приходил Гай повидаться, а папа не разрешил! Сказал, что я еще мала. Но Дьюи… Если этот Дьюи опять ко мне подкрадется, будет на меня дышать или попробует прикоснуться, я… я… я не знаю, что сделаю.
– Ткнешь его вилкой?
– А это идея.
В голове Фрэнки что-то загорелось – не прежний гнев, а мысль, от которой она раскрыла глаза так широко, что практически ощутила, как натянулась кожа лица. Она положила ладони на стол.
– У меня есть идея получше.
– Да? И какая же?
– Мы уберемся отсюда.