13 дверей, за каждой волки

– Не усугубляй, Перл, – невнятно проговорил Фредерик, пошатываясь. – Отцу пришлось заплатить, чтобы семья Чарльза не подала на нас в суд.

– Он ударил меня! Он отослал меня туда!

– Инвесторы отца передумали. С нами никто не захочет иметь дела. Ты нас погубила, понимаешь? Хочешь, чтобы мы все потеряли?

– Может, вы сами себя погубили? Может, мы все сами виноваты.

Фредерик бросил в меня бутылку, но промахнулся. Уильям пнул меня и попал.

– Ты всегда думала только о себе. Всегда. Надо отправить тебя обратно в Даннинг.

– Люди там были гораздо приятнее, – произнесла я, хватаясь за ребра, – и не так воняли.

– Боже, Перл! – воскликнул Фредерик.

– Не могу его видеть. Зато теперь вижу русалок.

– Хватит про русалок! – сказал Уильям. – Ты сама себя слышишь?

– Только попробуй, Уильям. Смотри! – Я показала на воду. – Вон они. И там. И там.

Уильям схватил себя за волосы.

– Ты заткнешься?

– Нет, – пропела я. – И ты не можешь меня заставить.

Давным-давно одна девушка попала в неприятности, а потом навлекла на себя еще больше. Один брат был слишком пьян, чтобы наказать ее, зато другой охотно этим занялся.

Уильям схватил меня за руку и потащил обратно к воде. Я боролась изо всех сил, но, в конце концов, что мне оставалось?

По крайней мере, мне составят компанию русалки.

* * *

Я проявила милосердие и отпустила Чарльза. Он вывалился из ванны, и его вырвало на плитку. Он поднял голову на миг в голубом свете дня, клонящегося к вечеру, увидел мое лицо и закричал.

Сойдет.

Пока что.

Одно воспоминание

Вот что я знала о своей маме: у нее были кремово-белая кожа и безупречная осанка. Ее волосы поседели к двадцати пяти годам. Сердясь, она крепко сжимала губы, словно зашитые. Ее самым ценным украшением был набор обручальных колец с жемчужинами и бриллиантами, которые она носила на левой руке.

Теперь эти кольца принадлежали Уильяму и покоились в той же коробочке, где он хранил французские открытки. Он нашелся так легко. Так легко, что я поразилась, почему его никогда не искала. Он и Фредерик жили в том же доме, в котором мы выросли. Унаследовали его после гибели родителей в автомобильной аварии в 1937 году. Братьям повезло, что им досталось какое-то наследство помимо разбитого автомобиля. Все остальное семья потеряла во время биржевого краха в двадцать девятом.

Дом не стоил того, чтобы им гордиться. Кирпичи поблекли и запылились, строительный раствор откалывался и серыми пальцами падал на землю. Кустарники и лужайки поредели, заросли сорняками и засохли. В роще за особняком многие деревья срубили и продали на древесину. Рядом построили дома другие семьи, загородив обзор. Остановившись у окна в большой гостиной, Уильям смог заглянуть в столовую соседей, где ужинала и смеялась другая семья.

Уильям и Фредерик редко смеялись. Я села рядом с братьями у камина, а Волк принялся обнюхивать грязные коврики и облупленную мебель. Уильям был обкурен, Фредерик – пьян: похоже, это их обычное состояние. Я так хорошо помнила их юными. Уильям в очках с толстыми стеклами и еще более толстой кожей, Фредерик, который скор на улыбку и еще скорее на кулаки.

Уильям по-прежнему был толстокожим, а Фредерик – скор на кулаки. И они ополчились друг на друга.

– Это все, что у нас осталось, – говорил Фредерик заплетающимся языком.

– Я их не отдам. Продадим что-нибудь другое.

– Если бы ты на что-то годился, я бы продал тебя, – заметил Фредерик.

– Они мне нужны. Это для моей будущей жены, – возразил Уильям.

Фредерик хлопнул себя по колену.

– Какой еще будущей жены? Ни одна женщина в здравом уме не выйдет за тебя. Ты их всегда отталкивал.

– И ни одна женщина никогда не останется с тобой, – сказал Уильям. – Где сейчас твоя жена? Где твой сын? Когда ты их видел в последний раз?

– О, иди распускай слюни над своими открытками, ты, жалкий кусок…

Уильям свалил Фредерика со стула. Фредерик извернулся и сбил Уильяма с ног. Они катались по ковру, как дети, и дубасили, дубасили, дубасили.

Дом был заложен и перезаложен. Когда они умрут здесь, а так оно и будет, особняк перейдет банку, потом попадет в руки строителей, а строители снесут его, словно никакого дома тут и не стояло. Словно мои братья тут и не жили.

Местные детишки называют Уильяма и Фредерика «дядями». Они произносят это слово вполголоса, будто рассказывают о привидениях.

«Мы сами – дьявол свой, и целый мир мы превращаем в ад»[29], – сказал Оскар Уайльд.

Я пришла, чтобы наказать их, но, похоже, они уже сами себя наказали.

* * *

И все же.

Я забрала кольца, а открытки оставила гореть в мусорной корзине у окна. Может, огонь перекинется на шторы. А может, и нет.

* * *

Покинув дом, я отправилась к озеру и уселась в сугробе, а Волк расположился у моих ног. Вдали из воды выскакивали русалки. Солнце стояло высоко и светило сильно. Когда над головой закричали птицы, я сказала: «Привет, я люблю тебя, привет, я скучаю по тебе». Никогда не знаешь, какой облик примет ангел, и Маргарита услышит меня.

Зато он не замедлил появиться, вертя туда-сюда тростью. Дойдя до меня, он резко остановился.

«Никогда не видел настолько белой девушки», – сказал он.

«Знаю».