Два окна в его доме выбили. Неровные дыры в стеклах, сетки трещин, видны занавески. Ничего неожиданного. Шпана, росшая, будто бурьян, частенько заглядывала в страшный тупичок, самоутверждалась за счет вандализма. Вроде бы ничего хорошего – швырнуть камни в окна – а вроде бы совершили геройский поступок. Никто их здесь никогда бы не осудил. Пусть гуляют, пока могут.
Валерка остановился у крыльца, чувствуя, как бьет жилка в виске. Двор был покрыт влажными гниющими листьями.
Он открыл ворота, вкатил автомобиль по мягкому настилу. Потом поднялся на крыльцо, отворил дверь и вошел в дом. Прошел, не разуваясь, к печи. Провернул вентили, достал спички. Дом промерз. Чувствовалось, как веет холодом из углов и из-под половиц. Первым делом Валерка всегда хорошенько протапливал, избавляясь от ощущения пустоты и заброшенности старого дома. С приходом тепла возвращалась жизнь.
Голубоватые огоньки вспыхнули стремительно. Валерка настроил подачу газа на максимум, потом пошел по дому, включая везде свет. Он не любил домашней темноты и боялся ее. В Нижнем перебоев с электричеством давно не было, но стоило выехать за пределы города, как начинался апокалипсис – жители некоторых пригородных поселков и деревень лет десять жили только на дровах, улицы не освещались, магазины не работали, фонари вдоль дорог не горели. Мало ли что могло скрываться в темноте? Вернее, Валерка точно знал, что именно там могло скрываться и какую плату надо отдавать за нормальное электричество без перебоев.
Дыры в окнах затянул упаковочной пленкой – рулоны всегда хранились в кладовке. Повозился с листьями во дворе, собирая их в кучи и упаковывая в мусорные мешки. Это был старый проверенный ритуал.
Когда основные дела были сделаны, Валерка пошел на задний двор. Сразу за летней кухней стоял кирпичный гараж. Валерка снял замки, отодвинул тяжелую створу, вернулся в «Запорожцу» и осторожно въехал внутрь.
Много лет назад именно сюда «Запорожец» и привезли. Тогда еще новенький, блестящий, пахнущий машинным маслом. Валерка помнил, как отец усадил его, трехлетнего, справа на пассажирское сиденье. Было душно, дерматин грел кожу. Отец провел рукой по рычагу передач, погладил пластиковый руль.
– Не машина, а зверь, – сказал он тогда. – Куда угодно домчит в два счета. Заживем!
А через год после этого с неба посыпались первые капли света.
Валерка зажег лампочку под потолком, тени растворились. В воздухе кружилась пыль, и было видно, какой «Запорожец» старый, потертый, потрепанный. Кое-где вздулась и шелушилась краска. Лобовое стекло покрылось кляксами грязи. Почему именно этот драндулет дотянул до две тысячи семнадцатого? Кто его выбрал? По каким признакам? Валерка много лет задавался вопросами, и много же лет понимал, что ответов никогда не получит. Не в этой жизни.
Он вернулся на водительское сиденье, взялся за неказистый руль, почувствовал холод и спертый въедливый запах. Загорелась желтым светом панель. Ожило радио, и мягкий баритон затянул: «…опять от меня сбежала последняя электричка…» Папина любимая песня. Валерка закрыл глаза, вспоминая ощущения, настраиваясь на нужную волну.
Прошло несколько минут. Сквозь гул работающего вхолостую двигателя показалось, что кто-то стучит. Изнутри. Из-под капота (вернее, из багажника, который у «Запорожца» был спереди). Короткие и частые удары.
Валерка открыл глаза. Стук прекратился.
– Не напоминайте, – сказал Валерка, похлопав ладонью по пластиковой панели. – Дайте прийти в себя.
Он драил автомобиль часа два, до темноты. Приносил ведра с теплой водой из дома, тер губкой синюю краску, отдирал ржавые лохмотья, соскабливал грязь с колес. Губка скрипела на стеклах, оставляя бурые разводы вперемешку с пеной. Вода извивалась ужом по земле и исчезала за забором. Замерзли руки, подушечки пальцев сморщились, а щеки обжигало холодным ветром, но Валерка будто ничего не замечал. Он был поглощен процессом.
Когда стало совсем темно, Валерка включил лампочку на шнуре, болтающуюся под козырьком крыши летней кухни. Пятнышки света бегали из стороны в сторону от порывов ветра, отражались от фар и зеркал.
Радио выдавало одну песню за другой. Алла Пугачева, София Ротару, Муслим Магомаев. Бесконечное ретро, флер утерянного прошлого.
Кто-то окрикнул Валерку, он обернулся и увидел в темноте приближающийся от дома силуэт.
Ярик. Старший брат.
– Опаздываешь, – сказал Валерка вместо приветствия.
Ярик подошел; в неярком свете он казался глубоким стариком – с темными впадинами вместо глаз, седоватой бородой и взъерошенными, давно немытыми волосами. Ночь будто вгрызлась в его морщины на впалых щеках и на лбу. Он сильно изменился за последние семь лет. Провалился в яму жизни с головой. На самом деле ему было пятьдесят шесть. Когда-то считалось, что это еще не старость.
– Старшие не опаздывают, а задерживаются. – Ярик взял из ведра тряпку, плюхнул ее на багажник «Запорожца» и принялся растирать пятно налипшей грязи. Валерка увидел тлеющую самокрутку, зажатую между зубов.