13 монстров

Ушкан еще больше заторопился. Он перестал обращать внимание на шорохи, которые преследовали его, на яркое, но зыбкое мерцание чьих-то глаз то тут, то там. Сказала же Ешка: не тронут. Значит, ему нечего бояться. Он в драку бы полез, если б кто-то два дня назад поддел его: ты, Ушкан, малую девку, да еще тобой же порченную, слушаться будешь, как отца, побежишь за ней без огляда. А теперь…

Не поостерегся Ушкан. Да не зверя, не нежить, а человека. Оплошал, и петля-удавка захлестнула его шею.

3

Ешка была счастлива. Лунный свет омыл ее покалеченное тело, загладил царапины, выбелил синяки, заставил кожу сиять жемчужным светом. Ноги словно скользили над кочками, а глаза пронзали темень и видели все лучше, чем днем.

В подлеске ноздри уловили едкий запах гари, беды и чьего-то страха. Ешка остановилась. Кто-то схоронился здесь.

Послышалось хныканье:

– Велько… братко… – дрожа от страха, прошептал какой-то малец.

– Тихо ты… кипчаки рядом, – через некоторое время отозвался, видимо, брат мальца. – У них псы… учуют и порвут.

– Велько… – не унялся малец.

Ешка усмехнулась. Стоит показаться ребятам. Чтоб сидели тихо, как неживые. Или… Нет, младенческая кровушка не для нее.

Ешка в один миг оказалась рядом с раскидистой ивой. Как же громко бьется в страхе человеческое сердце! Прямо на весь лес. Зато движения полуночницы беззвучны для людей.

Раздвинула ветки рукой и глянула на скорчившиеся фигурки.

– А-а! – придушенно выдохнул старший, увидев Ешку.

Малый же просто сомлел от взгляда нежити.

То-то… Прячетесь – так станьте опавшей листвой, стволом дерева, травой. А то разболтались… Ешка двинулась дальше. Ее провожал дробный перестук испуганных сердчишек.

Жалко ей ребят? Да ничуть… В лесу одна заповедь – выживи. А не можешь – умри. Да и смерти здесь нет. Просто одна жизнь перейдет в другую.

А вот и поле со всходами.

Ешка по привычке пошла межой.

Рожь серебрилась в лунном свете, казалась тьмой маленьких копий.

Смрад от гари стал нестерпимым. А тут еще собачий вой взметнулся в небо. Ага, почуяли… бегите прочь. Песья кровь – только на время бескормицы. Но вам-то это откуда знать.

Стреноженные лошади паслись на молодых ростках, которые должны были подняться, заколоситься, вызреть и прокормить целое село. Не заколосятся, да и кормить некого…

Кони зафыркали, стали сбиваться в табун. Надрывно, жалко заржала испуганная молодая кобылица. Нет, не из-за Ешки. Это уцелевший овинник пощекотал брюхо лошадке. Только теперь, после огня, он не будет ее пестовать. Нащупает полную жилу, да и вонзит в нее единственный зуб. А утром первыми найдут падаль вороны…

За полем, которое вмиг кончилось – словно половик из-под ног выдернули, – Ешка увидела телеги, составленные кругом возле громадного костра. Тошнотно завоняло каким-то варевом.

Ушкан оказался неправ – у страха глаза велики. Не все из села были мертвы, несколько молодых баб и девок тихонько подвывали, связанные. Их охраняли трое кипчаков, из-за своих колчанов похожие на горбатых. К ним подошел еще один, видно, согнутый от старости. Что-то гортанно крикнул. Сторожевой обрезал веревку, которая связывала запястья девки с длинным шестом, потащил несчастную к костру.

И тут Ешка ощутила странное беспокойство. Ей не было дела до кипчакских полонянок. Такова жизнь – первым хлебает тот, за кем сила. В ночи скрывался кто-то, чья мощь больше, чем Ешкина, чем всей нежити разом. Чье-то присутствие заставило полуночницу вздрогнуть, задрожать и чуть ли не податься назад, в лес, под защиту своей хозяйки – Мары.

Ешка все же подобралась поближе.

Услышала рев. Это был крик не человека, не животного. А твари, какой не видывали ни свет, ни мрак.

Возле костра, прикованная цепями к железным крюкам, вбитым в землю, стояла гигантская птица, взмахивала громадными крыльями, рождая ветер. Сухие травинки, пыль и даже мелкие щепки взмывали вверх. Могучие лапы с хищно торчавшими когтями взрывали дерн, швыряли его в стороны, бряцали оковами. Голова чудища была скрыта колпаком, похожим на ведро.

Согнутый кипчак, совсем не остерегаясь, подошел к чудищу, вытащил из-за пазухи рожок и дунул в него. Пронзительный звук словно просверлил темноту, но успокоил огромную птицу. Она осела, растопырила перья.

К чудищу вытолкнули пленную девку, которая сомлела, кулем повалилась на землю. Кипчак шестом подцепил край колпака и сшиб его.

Если бы Ешке были доступны чувства, она бы закричала от страха.

На птичьем теле была человеческая голова, только вместо рта – громадный клюв. Он открылся, и снова послышался ужасный рев.

Кто это? Чьи глаза горят алым пламенем? Может, птица-див, о которой сказывали люди?

Чудище склонило голову набок и вдруг быстро вытянуло шею, рвануло клювом шею девки-полонянки, разом обезглавив ее. Отшвырнуло голову, которая покатилась к ногам глазевших на зрелище кипчаков, но зацепилась за что-то всклоченной косой и остановилась, уставив вверх остекленевшие глаза. Чудище принялось громадными кусками пожирать плоть.