13 несчастий Геракла

– И я не знала, что у Антона такой красивый холостой двоюродный брат, – прошептала Лика и словно невзначай прижалась ко мне костлявым боком.

Сообразив, что она решила поохотиться, я выглянул в коридор и крикнул:

– Где сливки?

– Конечно же, в холодильнике, – раздраженно ответила маменька, – на дверце, сбоку.

Я распахнул рефрижератор. Лика решила не упустить свое. Она швырнула последнюю клубничку в тарелку, подошла ко мне, снова прижалась и прошептала:

– Здесь два баллончика, который из них? Ваня, прочтите, я не владею иностранными языками.

Нет бы сказать: «Я тоже!» – но часто ли вам попадался мужчина, способный признать, что он чего-то не умеет? Один из вторичных мужских половых признаков – это твердая уверенность в том, что ты знаешь все. Я взял баллончик в руки. Сейчас разберемся!

Честно говоря, читать инструкцию, написанную мелкими буковками, мне было не нужно, она оказалась на английском. А я в школе пытался учить немецкий, имел по нему твердую тройку и в случае крайней необходимости могу выговорить:

– Ищь хайсе Ваня, ищь воне им Москау. Москау ист шен[5].

В институте меня отчего-то отправили во французскую группу, и я за пять лет выучил текст «Моя комната», даже сейчас помню, что стол на языке Гюго «табль». Больше в памяти ничего не осело. А уж английский для меня вообще темный лес. Но мне совершенно не хочется выглядеть кретином в присутствии дамы, пусть даже такой, как Анжелика, поэтому я храбро схватил баллончики.

Слава богу, западные производители считают, что любой покупатель идиот, поэтому помещают на упаковках картинки. Зеленый спрей украшало изображение пирога, стоящего на столе, красный имел другую иллюстрацию: молодая девушка с неправдоподобно тонкой талией, в цветастом фартуке и перчатках держит в правой руке баллончик с обильно лезущей из него белой пеной. В ее левой длани зажата лопаточка, похожая на мастерок.

– Сливки здесь, – радостно сказал я и потряс красный баллончик.

Впрочем, вполне вероятно, что и в зеленом – калорийный молочный продукт, но, учитывая тот факт, что нарисован только пирог… Бог знает, что там на самом деле: сахарная пудра, дрожжи, корица… А на красном четко видна белая горка пены.

– Ах, Ваня, – всплеснула руками Лика, – вы такой умный, такой образованный!

Я улыбнулся. Девица не так уж дурна собой, тощевата малость, но мне никогда не нравились толстухи.

– Давайте разложим ягоды, – блестела глазами Анжелика, – потом напшикаем сливок, а сверху украсим веточкой мяты. Там, в холодильнике, есть пучок, я только что видела.

Спустя десять минут «икебана» была готова. Лика последний раз прижалась ко мне и прошептала:

– Положу тебе в карман свою визитку, позвони, не пожалеешь!

Я сделал вид, что не услышал заявления, и выскочил в коридор с такой скоростью, словно за мной гнались Али-баба и сорок разбойников.

Лет десять назад – у меня еще тогда не было машины – я увидел в метро прехорошенькую девочку, просто куколку: облако кудрявых волос и наивно распахнутые небесно-голубые очи.

Я никогда не знакомлюсь на улице, но тут не выдержал, подошел и задал традиционный вопрос:

– Девушка, что вы делаете сегодня вечером?

Нимфа обозрела меня, открыла прелестный ротик и хриплым, совсем не нежным голоском сообщила:

– Все!

Честно говоря, я стушевался, а девица хихикнула и уточнила:

– За золотую цепочку даже больше…

Пронесясь по коридору, я влетел в гостиную.

– Боже, как долго! – возмутилась Николетта. – Чем вы там занимались?

– Целовались, – заржал Антон, – обнимались у стола, ха-ха-ха!

Интересно, было бы ему так весело, узнай он, как откровенно приставала ко мне Анжелика?

– Мне вот эту, – заявил Антон и, схватив миску с самым большим количеством сливок, моментально сунул в жадный рот ложку.

– Вкусно? – спросила Николетта.

Антоша выпучил глаза и промычал:

– М-м-м.

– Так здорово, что язык проглотил? – усмехнулся я и сел в кресло.

Маменька решила кокетничать и, закатив глаза, сказала:

– О… так хочется клубники, но я вчера встала на весы и поняла: кошмар, ужас, катастрофа. Антоша, ты почему не ешь?

Двоюродный братец молча сидел на диване. «Небось подавился от жадности», – подумал я, но через мгновение сообразил, что с Антоном творится неладное.

На лбу братца выступила испарина, глаза почти выкатились из орбит.

– Тебе плохо? – испугался я.

– М-м-м, – простонал Антон.

Маменька кинулась к любимцу:

– Дорогой, скажи скорей, где болит?

По-прежнему молча, Антон делал какие-то странные движения руками, он то разводил их в разные стороны, то сводил вместе.

– Послушай, – рассердился я, – хватит идиотничать, немедленно объясни, в чем дело?

– Да, Тошенька, скажи скорей, дружочек, – засюсюкала маменька.

Антон перестал изображать ветряную мельницу. Он ткнул пальцем сначала в меня, а потом в остатки клубники со сливками, по его красным щекам неожиданно потекли слезы.

– Так, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, процедила маменька, поворачиваясь ко мне, – ты опять за свое!

– Я?! Что я сделал?

– Снова подсунул Антоше вместо сахара соль, – она затопала ногами, – ты сто раз проделывал с ним такие штуки!