13 привидений

Олег встретил ее в клубе, на выставке после новогодних праздников. Стараниями Вадика акция вышла что надо, о ней потом много писали – как и было задумано. Рыжий хвастал, что подписчиков в «Инстаграме» прибавилось тысяч двадцать, не меньше, и среди них десяток-другой знаменитостей. «Это просто бомба, дружочек!» Олег, впрочем, подозревал, что взрывной эффект произвела вовсе не концептуальная свежесть композиции. Бомбой – из дерьма – стала, скорее, скандалистка Лизетт Ермакова, дочь заслуженного кинорежиссера, явившаяся на пати с новым бойфрендом. После пары коктейлей своего приятеля-театрала она забыла и, пока тот курил, затащила Олега в уборную, чтобы сделать минет, но отключилась прямо на унитазе в попытке совладать с застежкой на его брюках. Олег и Вадик сдали бесчувственное тело театралу, после чего Вадик убежал к своим дружкам-блогерам, а Олег, у которого от громкой музыки и мельтешащих огней разболелась голова, уединился за столиком в углу. Принял что-то или нюхнул. Наблюдал со стороны за тем, как в водовороте танцпола, залитые светом подвижных прожекторов, смешиваются в единое фантасмагорично-босховское – колышущиеся фигуры танцоров и нарочито недвижные, как оттиски самой вечности, стенды с полотнами.

Вадик суетился в родной стихии: приветствовал гостей, угощал мятными леденцами, марками и таблетками. Веселил публику на пару с диджеем. Но время от времени к Олегу за стол все равно подсаживался кто-то из знакомых или не очень. Поздравляли, тискали ладонь, чмоки-чмокали воздух у лица, похлопывали по плечу, спрашивали о планах. Слои менялись один за другим в такт бьющей по ушам музыке, и один за другим отправлялись в мусорную корзину его внутреннего «Фотошопа»: не важно, скучно, уже было, было, было, тоже было – delete.

Пока рядом не мелькнула она.

Случайная тень, одна из многих, далеко не самая эффектная гостья на вечеринке, но именно поэтому Олег и выделил ее среди всех. После пульсирующих в искусственном тумане огней, после напрудившей в джинсы Ермаковой и дюжины коктейлей сверху – хотелось выбежать на улицу, глотнуть напоенного зимней свежестью воздуха. А девушка, пройдясь среди картин и мимо его столика, уже покидала клуб. Он догнал ее на ступенях, там, где пролегала незримая граница, а шум и крики диджея становились просто фоном. Коснулся локтя:

– Привет!

– Привет… – Она не казалась испуганной, что придало Олегу уверенности. Цветочный аромат ее духов кружил голову.

– Давай… Давай познакомимся, а? Я – февраль!

Блестки на платье смеялись вместе с ней. У нее были темные волосы и бледная кожа. Девушка-тень, маленькая, худая и тусклая – если бы не запах, блестки и улыбка. От улыбки ее губы растягивались в жизнерадостный полумесяц, зажигающий яркие солнца щек.

– Чего не январь-то? – спросила она. – Живешь будущим?

– Живу надеждой. Живу сегодня, сейчас. Это мой принцип!

– Хороший принцип. Так почему же февраль, все-таки?

– Чтобы привлечь внимание, раз уж моим поделкам не удалось.

– Так это твои картины там? Странные… но красивые.

– Ты красивее. Хочу писать твой портрет. Не против?

– Пока не знаю… Я же не странная.

– Тебе нравится странное, значит, ты и сама такая. Живу надеждой на это…

– Вика. Я – Вика. Такое вот вполне обычное имя.

– Мне нравится. Давай угощу тебя чем-нибудь.

Они ненадолго вернулись. Лучи прожекторов, отражаясь от зеркального шара под потолком, рисовали на лице Вики разноцветные геометрические узоры, пока Олег вел ее к стойке бара – мимо пустого шума толпы, мимо полотна «Сорока-ворона», с которого вслед им смотрела женщина с птичьим клювом. Месяц спустя он разовьет идею картины и создаст «Стаю», в которой либерально настроенные знатоки углядят антивоенный посыл, хотя Олег ничего такого в виду не имел и изобразил действительно птиц, а вовсе не бомбардировщики. Но про «Стаю» расскажут на «Дожде», и тот самый режиссер Ермаков выложит за нее столько, что Олегу хватит на квартиру в центре… куда они и приедут с Викой сразу после ремонта. Вслед за «Стаей» он, как и пообещал, начнет уже ее портрет – но все это потом, потом, потом…

А тогда – узоры танцевали на лице новой знакомой языческий танец, словно некий живописец – куда более мастеровитый, чем сам Олег, – писал на папирусе девичьей кожи что-то бесконечно-абстрактно-прекрасное.

Что-то про любовь.

4

Вика принимала душ, а он заваривал кофе на кухне, когда на телефон одна за другой брякнулись три эсэмэски. Первые сообщения оказались обычным спамом от оператора связи, а третье, с незнакомого номера, состояло всего из пары слов. Олег чуть не удалил его вместе с предыдущими, приняв за очередную рекламу. Когда открыл и прочитал – пожалел, что не удалил.

Сначала он решил, что кто-то просто ошибся. Потом подумал о глупых подростках, рассылающих что попало на незнакомые номера.

«Тая здесь».

«??? Кто это».

«Ты знаеш что Тая здесь».

«Глупые дети», – написал Олег.

«Сорока-ворона», – ответили ему.

Левый висок расколола тупая, давящая изнутри боль, словно холодный стальной клюв погрузился глубоко под кожу, в кость, и ворочался там, расковыривая рану.