13 привидений

– Я всегда «за»! И тебе, пожалуй, не помешало бы… Новая акция? Не по случаю грядущей помолвки, попроще. Что-нибудь мимолетное, яркое. Немного текилы, быть может…

– Быть может. Самую капельку.

– Как насчет небольшой композиции в ювелирном?..

Олег вздрогнул. Потом фыркнул, сообразив:

– За что я тебе деньги плачу вообще? Чтобы ты надо мной издевался?

9

Время текло.

До позднего вечера Олег, запершись в студии, трудился над портретом – работа успокаивала, хоть порой и казалось, что он никогда эту картину не закончит. Может быть, к пенсии, когда присвоят звание заслуженного и вручат какой-нибудь орден, а лицо Вики покроет сетка морщин. Будет ли он любить ее в старости так же, как сейчас?..

Уезжая, положил зонт на соседнее сиденье. Длинный, дорогой, с массивной тяжелой ручкой и острой шпилькой-наконечником – идеальное оружие на тот случай, если сумасшедшая девица из ювелирки будет прятаться от дождя под козырьком подъезда.

Дождь лил целую вечность. И время текло вместе с ним.

10

У подъезда никто его не ждал, и посеребренный лабрадор остался охранять машину – десять метров от стоянки до входной двери Олег преодолел и без зонта. Прыг-скок, прыг-скок – как в юности.

Мужчина в зеркале выглядел уставшим и сонным. Надпись на стенке лифта посерела и стерлась – особенно «Вика», ее уже едва ли можно было различить. Зато «Таю» как будто кто-то специально обновлял. Получилось «Олег + Тая» – просто ужасно получилось! Поддавшись внезапно порыву, он кинулся стирать чужое имя. Сначала тер рукавом куртки, потом пальцами. Потом скреб ногтями, потом достал связку ключей и использовал их… Остановился, поняв, что царапает стенку лифта вовсе не ключом.

Несколько секунд глядел на кольцо, ободок которого облепили сухие крупицы белой краски. И на окровавленные костяшки собственных пальцев.

Вадик бы не одобрил. Вадик бы сказал, что для художника пальцы такой же рабочий инструмент, как и для пианиста – беречь надо, Айвазовский!

«Пошел ты на хер, рыжий».

Хотя он же из «этих», ему, пожалуй, понра…

Дверь открылась, Олег поспешил выскочить из кабины и – увидел перед собой нечто омерзительное.

Мужчина… и женщина. Как ему показалось, пьяные и даже какие-то… грязные. Да, грязные – во всех смыслах. Тискались в слабо освещенном углу, в тени – как подростки (8Б – сила, кони сосать, оксиминог, сорока-ворона

), хотя имели вид людей, вышедших из школьного возраста еще в прошлом веке. По крайней мере мужик – худой и очень, очень высокий, настоящий великан. Копна грязных спутанных волос неопределенного цвета едва ли не подпирала потолок, причем здоровяк еще и сутулился, глядя сверху на обращенное к нему лицо женщины. Та стояла спиной к Олегу, прижимаясь всем телом к лохматому полюбовнику. Не по сезону короткое черное платье, одна нога задрана, колено торчит вперед так, что видно белое бедро, и даже можно разглядеть часть довольно-таки крупной задницы – трусов брюнетка не носила.

Он не считал себя ханжой – никто его таким не считал, а Вадик вообще всячески приветствовал любые проявления того, что называл «умеренной эксцентричностью». Мол, это ценят важные в тусовке персоны, «ты ж понимаешь, дружочек». В конце концов год назад Олег едва не спустил дочке самого Ермакова на личико, так что за ханжеством и «облико морале» это точно не к нему. Но прямо сейчас, когда виски разламывались от боли, костяшки пальцев саднило, а ладонь грело маленькое желтенькое весенне-цветочное – вид почти совокупляющейся парочки показался ему… оскорбительным.

Клубы, выставки, пати – все наносное, все как затяжной осенний дождь, мельтешаще-столично-суетное. А дом, как и студия, как и подъезд, и их с Викой квартира – оставались посреди всего этого хаотичного водоворота островками тепла и спокойствия – чем-то сродни японскому саду камней, где можно расслабиться и помедитировать.

Грязная пьянь бесцеремонно вперлась в священное персональное пространство Олега. И Олег почувствовал себя так, словно кто-то нагадил посреди его маленькой личной оранжереи.

В то же время взгляд буквально прилип к крепким, мускулистым икрам и широким ляжкам бабы. Олег превратился в соляной столб. Заледенел, глядя, как медленно ползет вверх по белоснежному мрамору кожи костлявая паукообразная пятерня – волосатая, с шишковатыми мозолями-бородавками. Кривые ногти с темными полосками грязи по краям царапали рыхлую плоть, оставляя широкие розовые борозды. Пальцы – необычно длинные, как будто в них было на один-два сустава больше, чем полагается, – жадно мяли бедро. Зрелище тошнотворное, но также и сладострастное, возбуждающее, полное неприличной, волнующей запретности.

У Олега перехватило дыхание. К горлу подступила порция съеденных с Вадиком суши. Олег поперхнулся.

Лохматая голова поднялась, мужик посмотрел на него недобрым взглядом – в черных ямах под густыми, сросшимися над переносицей бровями полыхнуло серебро.