13 привидений

– Ее – первый! – Парень вскинулся так, словно Орлич ненароком угодил ему по самому больному. – Я же сам из Валдая, полторы тыщи километров отсюда. У меня там любовь была – на вашу дочь похожа, просто близнецы, волосы только чуть посветлее. Я для нее все, что хочет… А она не хотела, ничего! Я даже вены вскрыть пытался, да заметили, не дали до конца… Потом уехал, чтобы хотя бы не видеть: думал, легче будет. У меня здесь тетка, жилье есть. А потом, когда заказ доставлял, – вашу дочь увидел, чуть не свихнулся. Подумал, вдруг здесь все получится… Ну не может же так быть, чтобы всегда не везло! Встретил ее вечером, поговорить хотел, сводить куда-нибудь. Я же не думал, что так выйдет! А она тоже: «Извините, мне некогда». И пошла.

– Зачем? – повторил Орлич.

– Я сам не знаю… – потерянно сказал парень. – Переклинило как-то… Помню, что за руку ее схватил, все объяснить хотел, а она вырываться стала, крикнула что-то. А дальше – не помню. Очнулся, когда она уже все… Думал, найдут, а все так и заглохло. Отпустите меня, пожалуйста. Я, честно, в полицию пойду, сдамся… Думаете, я теперь нормально сплю? Я же ее каждый день вспоминаю.

– Кого, полицию? – отрешенно пробормотал Кирилл.

– Нет, дочь вашу. Поверьте, мне очень жаль, но уже ничего не вер…

Орлич ударил парня отверткой в глаз, всадив ее до упора. В душе не было ни ярости, ни сожаления, ни облегчения от того, что он все-таки прошел этот путь до конца.

Не было ничего… Только темная, безмолвная пустота.

Три месяца спустя

Призрак Риты явился к Орличу через день после похорон. Она не исчезала ни в полуторанедельном запое, ни потом, терпеливо дожидаясь, пока отец придет в себя.

Минуло две недели, прежде чем Кирилл перестал думать, что свихнулся. Когда дочь рассказала, что не помнит своего убийцу, и вернуть память способна лишь кровь других душегубов, мысли о сумасшествии появились снова.

Спустя месяц в магазине они столкнулись с первым, на счету которого было три жертвы. Рита показала Орличу сцену последнего убийства, и он – поверил…

Следующие два с лишним года прошли в поисках. Очень помогала способность дочери видеть – пусть и ненадолго, часа на полтора вперед – будущее очередного ублюдка. Это исключало случайных свидетелей или вероятность быть пойманным на месте казни: про себя Кирилл называл убийства именно так.

Он не чувствовал угрызений совести, ни разу не возникало желания навести на мразей полицию: Орлич считал – такие люди попросту не имеют права жить, и он поступает верно.

Теперь все было позади.

Фотографии с планшета Орлич скопировал на флешку и подкинул в отделение полиции, приложив к ним текстовый файл, в котором была вкратце описана потайная сторона жизни заместителя заведующего хирургическим отделением.

Но вернуться к прежнему, спокойному существованию Кириллу мешали несколько десятков фотографий с планшета Семилугина, от которого он так и не сумел избавиться.

Орлич просматривал их очень часто: в последний месяц – ежедневно. Эмоции, обуревающие его в это время, были сложными, и с каждым разом Орлич все отчетливее понимал, что хочет сделать то же, что и Семилугин… Скорее всего – не превзойти, но – хотя бы попытаться. Это желание затягивало – медленно, жутко, неотвратимо…

«Запомни, племяш: жизнь – штука непредсказуемая… Ни за что не предскажешь, на чем тебя однажды подсечет, да без оглядки потащит: и не сорвешься, как ни брыкайся… Некоторые на таком инфаркт в два счета словят, а тебе – как будто для этого и родился».

Эти слова Кирилл не раз слышал от Геннадия Викторовича – покойного дяди, а сейчас – как никогда – понимал их страшную и неоспоримую правоту. И знал, что избавиться от растущего желания стать подражателем убитого им хирурга – можно только одним способом.

Он заставил себя выключить планшет. Потом взял лежащую рядом с ним веревку и пошел к турнику в прихожей.

Сделал петлю, подогнал веревку по высоте: до пола должно было остаться сантиметров десять-пятнадцать. Открыл замок входной двери, чтобы те, кто найдут его, не тратили силы на взлом.

Встал на табурет, затянул петлю на шее, взялся за перекладину турника, чуть подтянулся. Отброшенный ногой табурет отлетел в сторону, и Орлич разжал пальцы…

Турник сорвался со стены, перекладина скользнула по щеке, больно ударила Орлича по ключице, сбила с ног. Он замер, а потом осторожно покрутил головой, пошевелил руками, ногами. Вроде все цело.

«Ах ты, сука такая… – вместо досады или злости Кирилл почувствовал облегчение. – Ну, в эту сторону не пускают, пойдем в другую».

Он избавился от петли, закрыл дверь. Вернулся в комнату.

Посмотрел на фотографию Риты, стоящую на книжной полке.

– Прости, дочь… Кто ж знал, что так повернется.

Снова включил планшет. Следовало многое обдумать и сделать: Орлич понимал, что предстоящий путь будет непростым, но не допускал даже мысли – сдаться. Красные узоры притягивали, наполняли жизнь особым смыслом.

Он верил, что когда-нибудь увидит живые глаза, в которых не будет ничего, кроме счастья.

Алексей Жарков

Страва