13 разных историй

— Ну, много разного. У нас и книга его есть. Там стоит.

— Толстая такая, большая!

Сын кинулся к этажерке, на полках которой стояли разные отцовские книги, и отыскал тяжёлый, как кирпич, том. С трудом высвободив его, перевернул обложку и увидел. . . В кресле сидел задумчивый человек со старинной бородкой и добрыми глазами смотрел на нынешнего Ваню Жукова. Так вот он какой — Чехов! И очки удивительные — велосипедиком, а к ним, будто чтобы не убежали, привязан шнурок.

Мать принесла и поставила на стол тарелку, до краёв наполненную дымящимся борщом. Отец отложил в сторону газету и стал есть.

   —  Па-а-ап, а ты про Ваньку Жукова читал?

  —  Это про тебя? Замечания в дневнике? Читал.

  — Да нет. Я про другого. . .  

  — Про какого?

  —  Вот про этого.

Ваня отыскал рассказ в оглавлении, раскрыл книгу и положил перед отцом. Алексей Иванович отодвинул опустевшую тарелку и взял книгу. Мать принесла макароны с мясом, но он не торопился приняться за них.

     — Дал бы отцу поесть. Не приставай с пустяками, —сказала мать.

     — Никакие это не пустяки! Это Чехова сочинения.

Мать не стала спорить. Забрала пустую тарелку и вышла на кухню.

 —  Про мальчишку, — усмехнулся Алексей Иванович, положив книгу. — Как он на конверте «На деревню дедушке. . . » написал. В каком я ещё классе читал, а до сих пор помню.

     —  Это не про нашего деда? — тихо спросил сын.

     —  Почему про деда, откуда взял?

      — Так ведь его Иваном звали. . . Ванька Жуков.

 —  Жуковых Иванов знаешь сколько. . , — Отец даже присвистнул. — Вот и ты — Ваня Жуков.

—  Я в честь деда. Знаю. А ведь нашего деда, сам рассказывал, из деревни мальчиком в Москву привезли и в учение отдали.

 — Верно, было. . . — Алексей Иванович перестал есть и внимательно посмотрел на сына, а затем приблизил к себе и тяжёлой крепкой рукой потрепал по круглой, коротко остриженной голове.

 — Изобретатель ты. Придумал же. . . Дед твой по столярной части был, а тут сапожник, .

 — Значит, не про него. А деда нашего тоже хозяин бил?

— Тогда почти все хозяева били. Считалось, — больше бить — умней станет.

    — А разве правда?  

    — Вас теперь не бьют?

    — Нет, что ты.

—  Значит, учиться бы лучше должны, а некоторые ещё лодырничают. . Бывает?

Вместо ответа сын пожал плечами, что, вероятно, означало: «Не знаю, о ком идёт речь» — и продолжал :

     — Па-а-ап, а дед наш грамотный был?

 — Дед твой чудо-мастером славился. Из него бы кто хочешь получился. Да образованием не вышел. Всего два класса имел.

    — А ты?

   — Что я? Я — другое. . . Я при заводе в фабзавуче полный курс прошёл. Да я ведь, брат, уже весь при Советской власти вырос.

Алексей Иванович забрал газету и пошёл в другую комнату. Там он лёжа читал после обеда, а потом недолго спал. А на Ваню вдруг напало необычное состояние покоя. Он уселся у окна и, глядя на то, как покачивался за стеклом синий трос от телевизора, а в доме напротив, расцвечивая сумерки, то там, то тут зажигались огни, стал думать.

Немного позже в комнату, где было уже задремал отец, осторожно приоткрылась дверь и просунулась круглая голова :

   —  Па-а-ап, спишь?

    — Сплю. Чего тебе? Или опять по секрету от матери дневник подписать?

    —  Нет. Дневник у меня в порядке. Я спросить хотел.

     — Ну, что?

     — Ты денег мне можешь дать?

      — На кино?

     — Не, на метро. Помнишь, во дворе, где мы раньше жили, домик деревянный стоял — окна ниже асфальта. А вдруг там эта самая хозяйская сапожная была? Может, писатель Антон Павлович Чехов в наш двор заглянул и всё увидел. Я бы завтра съездил, узнал бы, может быть, кто нибудь помнит про Ваньку?

     — Э, придумал. — Алексей Иванович окончательно проснулся. — Спросить там, сынок, теперь про старое время некого. Домишко тот снесли. Да и нашего не найдёшь. На месте том большая улица проходит. Как-нибудь вместе съездим посмотрим.

Ваня вздохнул и, помолчав, спросил :

 — Пап, а мог Антон Павлович Чехов потом, когда про Ванькино письмо узнал, позвать его и рассказать, как надо адрес дедушке написать?

    — Мог, наверное. Почему нет? Человек он хороший был. Смотри-ка, Иван, ты один рассказ прочитал, а сколько вопросов! Ты бы побольше с книгой, а то лишь футбол во дворе да телевизор полный вечер.

Сын ничего не ответил, только вышел и старательно притворил за собой дверь. Потом он взял тетрадь по рисованию и карандаш, отыскал на полу резинку и сел за стол. Иногда находила на Ваню Жукова страсть к рисованию. Все говорили, что у него есть способности: и учительница рисования, и Лина Петровна. Беда—приходила эта страсть редко. Но уж когда приходила,— он предавался ей до самозабвения. Долго чёркал карандашом, тёр бумагу до дырок резинкой и при этом усиленно сопел носом. В такие минуты мать старалась ходить потише и, притворив дверь, не гремела посудой. Когда Ваня потом показывал ей рисунки, мать радовалась и говорила, что, если он не будет лениться, — обязательно отдаст его в художественную школу. И Ване самому казалось, что он уже больше никогда не будет ни лодырничать, ни озорничать. Но ведь кто не знает, как трудно сломать собственный характер! Ваня подвинул поближе книгу Чехова, взялся за карандаш и засопел носом.