1356

Он осознавал, как колотится его сердце, отбивая барабанную дробь в груди, как будто в унисон с хлопаньем крыльев его взлетающей ввысь души. Роланд де Веррек находился на вершине блаженства.

В тот вечер он узнал об ордене Рыбака. Он выслушал отца Маршана, рассказавшего о целях ордена и рыцарском обете по поиску Злобы.

— Но я знаю про Злобу, — сказал Роланд.

Отец Маршан был ошеломлен, но потом пришел в себя.

— Знаешь? — спросил он. — Что именно ты знаешь, сын мой?

— Это меч, который Святой Петр принес в Гефсиманские сады, — ответил Роланд, — меч, который тот вытащил, чтобы защитить нашего Создателя.

— Священное оружие, — тихо добавил отец Маршан.

— Но проклятое, отец. Говорят, что оно проклято.

— Я тоже это слышал, — сказал отец Маршан.

— Проклято, потому что Святой Петр обнажил его, а Христос этого не одобрил.

— Dixit ergo Iesus Petro mitte gladium in vaginam, — отец Маршан хотел было процитировать Писание, но потом остановился, потому что Роланд выглядел несчастным. — Что такое, сын мой?

— Если злые люди будут обладать этим мечом, отец, они получат такое могущество!

— Именно поэтому и существует орден, — терпеливо объяснил священник, — чтобы убедиться, что Злоба принадлежит лишь церкви.

— Но проклятие может быть снято! — сказал Роланд.

— Правда? — удивился отец Маршалл.

— Сказано, — объяснил ему Роланд, — что если клинок отправят в Иерусалим и освятят в стенах храма Гроба Господня, то проклятье будет снято, и меч станет оружием славы Господней.

Ни один другой меч, ни Дюрандаль Роланда, ни меч Карла Великого Жуаёз, ни даже Эскалибур короля Артура не сравнятся со Злобой. Он — самое священное оружие на земле Господа нашего, и проклятье может быть снято.

Отец Маршан услышал благоговение в голосе Роланда, но вместо того, чтобы заявить, что путешествие в Иерусалим столь же вероятно, как и появление Святого Петра, торжественно кивнул.

— Значит, мы должны добавить и эту задачу к задачам ордена, сын мой.

В этой залитой светом свечей часовне Роланда посвятили в рыцари ордена. Он исповедовался и получил отпущение грехов, а теперь стоял на коленях перед алтарем.

Другие рыцари стояли позади него, в небольшом выкрашенном в белый цвет нефе. Роланду было приятно увидеть в рядах ордена Робби, но второй шотландец, костолом Скалли, его шокировал.

Всего нескольких минут присутствия Скалли было достаточно, чтобы поразиться его грубости: постоянной сардонической ухмылке, ругательствам, злобе, насмешкам и жажде жестокости.

— Он и в самом деле грубый инструмент, — объяснил отец Маршан Роланду, — но Господь извлек пользу из простой глины.

Сейчас Скалли переминался с ноги на ногу и бормотал о том, что они теряют время. Рыцари ордена молчали, наблюдая, как отец Маршан молится на латыни.

Он благословил меч Роланда, возложил свои руки на его голову и накинул на его плечи покрывало с вышитыми ключами рыбака.

Пока он молился, свечи в часовне одни за другой угасали. Это напоминало службу в страстную пятницу, когда, отмечая смерть Спасителя, церкви христианского мира погружались в темноту.

И когда догорела последняя свеча, остался только бледный лунный свет из единственного высокого окна часовни и постоянно горевшее маленькое красное пламя, отбрасывающее тени цвета темной крови на Христа, висящего на серебряном распятии, на которое Роланд смотрел с обожанием.

Он нашел дело своей жизни, рыцарский обет, достойный его непорочности, он найдет Злобу.

Женевьева вскрикнула.

И еще раз.

Кин и отец Левонн подъехали уже близко к подъемному мосту, когда ирландец позвал стражника, который просто бросил взгляд на двоих всадников, залитых лунным светом, а потом сделал несколько шагов по парапету надвратной башни.

— Ты слышишь? — крикнул Кин. — Скажи своему господину, что его женщина у нас. Он ведь хочет получить ее назад? — он подождал ответа. Его лошадь перебирала ногами. — Иисусе, ты вообще слышишь меня, парень? — прокричал он.

— У нас здесь его жена! — стражник высунулся между двумя зубцами, чтобы еще раз взглянуть на Кина, но ничего не ответил, и через некоторое время снова спрятался за стеной. — Ты глухой? — спросил Кин.

— Сын мой, — вмешался отец Левонн, — я священник! Позволь поговорить с твоим господином!

Ответа не последовало. Луна освещала замок, во рве серебрилась рябь, поднятая ветром. На стене у надвратной башни виднелся только один человек, но сейчас и он исчез, оставив Кина и отца Левонна в кажущемся одиночестве.

Ирландец знал, что Томас с дюжиной своих людей смотрят на них из-за деревьев, и он гадал, кто еще наблюдает за ними через узкие бойницы в стене и с находящихся в тени башен, и взводят ли эти наблюдатели свои арбалеты, заряжая их короткими тяжелыми болтами со стальными наконечниками.

Два волкодава, следующие за Кином, завыли.

— Кто-нибудь нас слышит? — прокричал он.

Порыв ветра поднял флаг на донжоне замка. Знамя взметнулось, но потом упало, так как ветерок утих. В долине заухала сова, и собаки подняли головы и понюхали воздух.

Элоиз тихо зарычала.

— Спокойно, — сказал ей Кин, — тихо, девочка, а завтра мы поохотимся на зайцев. Может, на оленя, если повезет, а?