1356

— Англичанин! — раздался голос со стороны замка.

— Если тебе необходимо оскорбить человека, — отозвался Кин, — разве нельзя сделать это по-умному?

— Возвращайся утром! Приходи с первыми лучами солнца!

— Дай мне поговорить с твоим господином, — прокричал отец Левонн.

— Ты священник?

— Да.

— Таков будет тебе ответ, отец, — крикнул человек, и на одной из башен щелкнула тетива, и арбалетный болт пролетел через залитую лунным светом ночь и вонзился в дорогу в двадцати ярдах от всадников.

Болт упал на траву, покатился и замер между пораженными псами.

— Кажется, нам придется подождать до утра, отец, — сказал Кин. Он развернул лошадь, ударил ее пятками и поскакал подальше от арбалетов.

До утра.

Граф Лабруйяд ужинал. Пирог из оленины, жареный гусь, ветчина в густом медово-лавандовом соусе и большой поднос со специально откормленными просом овсянками, любимым блюдом графа. Его повар знал, как замачивать этих маленьких птиц в красном вине, а потом быстро обжаривал их на сильном огне.

Граф понюхал одну птицу. Просто превосходно! Аромат был настолько великолепен, что у него почти закружилась голова, а потом он пососал мясо, и желтый жир закапал с подбородка, когда хрустнули хрупкие кости.

Повар также поджарил трех вальдшнепов, пропитав этих птиц с тонкими, как игла, клювами смесью меда и вина.

Граф любил поесть. Он был слегка раздражен, что его гости, суровый отец Маршан, сэр Робби Дуглас и смехотворный рыцарь-девственник, валяли дурака в часовне, но он не стал их дожидаться.

Овсянки были только что из жаровни, а темные грудки вальдшнепов слишком вкусны, чтобы отложить еду, так что он отправил сообщение своим гостям, что они могут присоединиться к нему, когда освободятся.

— Сир Роланд отлично справился, да? — заметил он своему управляющему.

— И правда, милорд.

— Парень захватил жену Бастарда! Роланд, может, и девственник, — граф хихикнул, — но он не может быть полным идиотом. Давай поглядим на нее.

— Сейчас, милорд?

— Более интересное развлечение, чем этот придурок, — сказал граф, показывая на менестреля, играющего на маленькой арфе и поющего о превосходстве графа в битве.

Песнь была полна вымысла, но челядь графа делала вид, что верит ее словам.

— Все готово для завтрашнего утра? — спросил граф, прежде чем управляющий отправился выполнять поручение.

— Всё, милорд? — спросил управляющий озадаченно.

— Вьючные лошади, доспехи, оружие, провизия. Боже ты мой, я что, сам всё должен делать?

— Всё готово, милорд.

Граф хмыкнул. Его вызвал в Бурж герцог Берри.

Герцог, конечно, был просто сопливым мальчишкой, и у графа возникло искушение сделать вид, что он не получал вызова, но сопливый мальчишка был сыном короля Франции, и приказ был доставлен с письмом, в котором деликатно указывалось, что граф проигнорировал два предыдущих вызова, и что отказ подчиниться приведет к конфискации земель.

«Мы уверены, — гласило письмо, — что ты желаешь сохранить свои земли, так что мы с радостью ждем твоего прибытия в Бурж, зная, что ты придешь с множеством застрельщиков и латников».

— Застрельщиков, — хрюкнул граф. — Почему он не может назвать их арбалетчиками? Или лучниками?

— Милорд?

— Герцог, дурачина. Он просто чертово дитя. Пятнадцать? Шестнадцать? Еще писается в кровать. Застрельщики, Боже ты мой, — но тем не менее, граф собирался взять в Бурж сорок семь застрельщиков и шестьдесят семь латников — приличное войско, даже больше, чем маленькая армия, которую он повел против Вийона, чтобы заполучить обратно Бертийю.

Он подумывал разрешить одному из своих военачальников повести эти силы, а самому остаться дома под прикрытием двадцати арбалетчиков и шестнадцати латников, составлявших гарнизон замка, но угроза потери земель убедила его отправиться в путь самому.

— Так приведи женщину! — рявкнул он управляющему, который колебался, думая, что у его светлости могут быть еще вопросы.

Граф поднес ко рту вальдшнепа и впился зубами в мясо с медовым привкусом. Не такое нежное, как овсянки, подумал он, бросив вальдшнепа и засунув в рот десятую овсянку.

Он все еще обсасывал маленькую тушку, когда Женевьеву с сыном привели в малый зал, который был им выбран для еды.

Большой зал был полон латников, которые пили его вино и ели его пищу, хотя он позаботился о том, чтобы им не подавали оленину, овсянок или вальдшнепов.

Граф хрустнул костью певчей птицы, проглотил и указал на пространство, достаточно близкое к столу, где большие свечи могли осветить Женевьеву.

— Поставьте ее сюда, — приказал он, — а зачем вы привели мальчишку?

— Она настояла, милорд, — сказал один из латников.

— Настояла? Она не в том месте, где может настаивать. Тощая сука, правда? Повернись, женщина, — но Женевьева не сдвинулась с места. — Я сказал, повернись, на полный оборот, медленно, — велел граф. — Если она не подчинится, Люк, можешь стукнуть ее.

Люк, латник, державший Женевьеву за руку, чтобы привести ее в зал, отвел руку, но ему не пришлось бить. Женевьева повернулась, а потом дерзко посмотрела графу в глаза.

Он промокнул рот и подбородок салфеткой и глотнул вина.

— Раздень ее, — приказал он.

— Нет, — запротестовала Женевьева.